И тут Мари делает усилие, сжимая колючее древко, она направляет метлу вниз и начинает снижаться, подпрыгивая на воздушных потоках. Тео холодеет – все хорошо? Он что-то не рассчитал? Что случилось? Его штормит от роя мыслей в голове, но он снижается вслед, посылая пару заклинаний перед собой, чтобы… если она упадет. Черт, Фред убьет его, если она упадет! Тут же самодовольный огонек в груди азартно шепчет «если сможет». Мари входит в землю аккуратно и каблук ее проваливается, словно рыболовный крючок в мягкий рыбий бок.
Тео, сказала она тихо, не пытаясь позвать на помощь, а просто затем, чтобы наконец пожалеть себя – как следует, взахлеб, – и легко подергала ногой, проверяя, насколько сильно она застряла, и убедилась: намертво. И спустила с метлы вторую ногу. Тео.
Он уже садился рядом и бежал к ней, так что для верности ей пришлось постоять еще несколько минут неподвижно, беззвучно, и только после она забилась, вырываясь. Тонкая обувная кожа жалобно скрипела, скулили застежки, но слезы никак не приходили. Тогда она позволила себе вытащить ногу, потому что на самом деле это ведь было нетрудно сделать с самого начала, завалить ее на пятку и вытянуть, и свободной этой ногой она еще раз пырнула грязь, втыкая каблук поглубже, рискуя вывихнуть щиколотку, и качнулась вперед, размахивая руками, отчетливо представляя, как нелепо выглядит в своем длинном этом белом почти греческом платье. Мари кричит Тео, кричит то, от чего огонек тушится и он чувствует, что все внутри покрывается бугристой корочкой льда.
— Я не могу жениться!
Она вышагивает из своих белых туфелек и бежит ему навстречу, хлюпая по грязи. Он ловит ее, с силой ловит и отнимает ее руки от лица, крича буквально на ухо.
— Какого черта ты делаешь???
Но ее было не остановить. Мари лихорадочно подбирала шлейф, будто стараясь оторвать, с треском распороть белый шелк, она металась из стороны сторону как маленькая птичка и бормотала.
— Фред всегда был моим лучшим другом и наверное, сошла с ума, но… Я… я просто не могу снова через это пройти! Может я совершаю ошибку? Может мне стоит быть с тобой? Мы должны бежать – ты и я, прямо сейчас!
Это были они. Слова, которые в глубине души Тео всегда хотел услышать, все эти годы… Но это забавно. Когда ты их на самом деле слышишь….
— Я не хочу этого слышать. Ты говоришь это все только потому что напугана. Я – не твое будущее, твое будущее – Фред.
Она подняла глаза на него. Выходит совсем жалобно, по-детски отвратительно, и Мари просто хочется злиться на себя саму.
— Разве я не должна быть тем парнем, который сделал чудо ради меня, вернул мне магию, пусть и на минуту. Глядя мне в глаза, скажи, почему я не должна быть с таким парнем?
— Потому что я больше не тот парень. Мари, это был просто свадебный подарок. Я больше не тот, и Мари, черт, мы даже не ровесники. Мари, я больше не Теодор Нотт, такого больше не существует! У меня теперь другое имя, точнее – у меня больше и имени-то нет! Мне больше лет, чем ты можешь себе представить, а все эти перемещения во времени, кажется, сделали меня немощнее самого дряхлого старика. И знаешь, что я узнал за это время? Одну вещь, всего одну и я прошу тебя сейчас послушать меня, Мари, чертова, Уизли! Будущее действительно пугает, но нельзя возвращаться в прошлое просто потому, что там тебе все знакомо. Возможность заманчивая, но… Так нельзя. Это не ведет тебя туда, понимаешь? Ни я, ни маховики, ни эта метла, ни магия! Ничего из этого не ведет, Мари, ты только услышь это..
Он не знал, что она ответит, да и не хотел знать. Эта речь выбила из его тела, казалось, последний кислород и он судорожно закашлялся. Легкие теперь будто труха, черт, а глаза вдруг стали противно влажными, как часто бывает со стариками. Черт, черт, еще подумает, он плачет! Хотя пусть и подумает, что за разница теперь, честное слово… Он выдохнул, отвернулся и поднял глаза к темнеющему черничному небу.
— Ты просто боишься попробовать только потому, что, если вдруг ничего не получится, винить придется опять же себя. А жить… жить вообще страшно. Чудес не бывает. Все зависит только от тебя. Так что бери метлу, летим обратно и иди под венец и люби мужа, рожай ребенка и будь счастливой, черт побери!
— А вдруг будет слишком трудно?
Шепнула она.
— В этой жизни все стоящее дается очень нелегко.
Через секунду он ощутил, как Мари осторожно просовывает свои руки поверх его, бережно обнимает и придвигается ближе, замирая. Они, конечно, ничего не говорят. Мари смотрит на него со смесью отчуждения и тоскливой нежности, на самом деле, конечно, это смесь жидкой чернильной тени и густого света от солнца рисует странные картины на его лице. Прошлое скатывается в комок, легко и свободно, и даже получается улыбнуться вслед — широко-широко, как умели только Мари и близнецы в школе. Все происходящее кажется немного странным, и где-то в желудке возникает странное, сродни тошноте, чувство — будто они наблюдают за всем происходящим со стороны, или как будто смотрят какое-то кино. Это была долгая, длинная дорога. Но каждый из них счастлив, что она была долгой и сложной, потому что если не пройти через это все – то не усвоишь свой урок. А они свой уже усвоили.
Перед каждым за столом возникла маленькая серебряная рюмка с мерцающим рыжим нутром, наполненная с горкой, и что-то крепкое, пахучее дрожало внутри этой рюмки выпуклой жидкой линзой, натянутой между тонкими бортами. Мари схватилась за нее, как тонущий – за хрупкий прибрежный куст, и немедленно облила себе пальцы.
– Ну что, готовы? – спросила она, и наконец почувствовала облегчение, какое, наверное, испытывает заяц, шесть километров бежавший зигзагами в ярком свете автомобильных фар, в тот самый миг, когда фары эти гаснут. Или ловец, когда ощущает руками перышки пойманного снитча.
Голос ее звучал хрипло и нежно. Хорошо звучал. Очень правильно звучал.
– Это была длинная и сложная дорога. Но я рада, что она была долгой и сложной, потому что если бы я не прошла через это всё, то не усвоила бы свой урок. Поэтому не пейте за нас, пейте за Фредерика Уизли, лучшего человека из всех, кого я только знаю! С того момента, как я встретила близнецов, встретила Фреда, я знала, что должна любить его так, как только я могу, так долго, как я смогу, и я никогда не перестану его любить, ни на секунду. Я вспоминаю это во время каждой нашей глупой ссоры, в пять утра, каждое рождественское утро, в каждое утро воскресенья, во время каждой преграды, каждого укола ревности, скуки или неопределенности, которая встречалась на нашем пути. Потому что это все не важно. А важен… Важен тот человек, который приходит на помощь тогда, когда его даже не просят. За Фреда!
Шотландский гоблинский был хорош. Буквально стоил каждого года, проведенного им в дубовой бочке или где они там выдерживают свое жидкое золото. Такой огневиски не стоило пить залпом, но Мари перевернула рюмку, жадно глотнула и зажмурилась, чувствуя, как ее понемногу начинает отпускать. Я старая, подумала она. Старая, как эта дорогущая чертова бутылка, и не я одна, все мы старые, кроме может трофейной Верити.
Старые умные сволочи, тертые калачи. Но если она сейчас обернется и посмотрит на них. Она не станет этого делать, но если вдруг все-таки обернуться. Они все будут сидеть с детскими лицами, как первоклассники, не дыша.
И тут Фред вскочил, держа ее за руку и прижимая к себе.
– Это был отличный тост, Господа и Дамы! Но жена моя… – он ей подмигнул, включая все свои киловатты – Жена моя была только наполовину права. Да, это действительно был долгий путь. Можно даже сказать очень и очень долгий, но сложный ли? – Он триумфально оглядел всех вокруг и радосто закончил – Неа! Такова жизнь. В ней всякое случается. Что-то распадается, а что-то срастается снова. Думая о том, как мне повезло каждое утро просыпаться рядом с этой женщиной, я не могу поверить, как легко мне это далось! Всего-то мне пришлось выйти из комнаты, чтобы покрасить кошку школьного завхоза, стать загонщиком в школьной команде по квиддичу, влюбиться в Мари и получить первый отказ, познакомиться с Анджелиной, дать Мари начать встречаться не с тем парнем, открыть свой магазин приколов, получить второй отказ и еще пару мелких отказов до этого, жениться на Анджелине, снова дать Мари встречаться не с тем парнем, позволить даже жениться на одном из них, ей потерять свою магию, а мне затем потерять ее и не видеть почти пол жизни, развестись с Анджелиной, облететь весь мир, но каждый свой день рождения сидеть на крыше Биг Бена и ждать ее и даже дождаться и наконец спросить в последний раз, не хочет ли она быть со мной, прожить что там нам осталось и состариться вместе ... И прожить самые страшные три секунды в моей жизни, чтобы наконец дождаться, что она ответит мне «да». Видите! Всего-то навсего…