И миссис Лонгботом мотнула головой в сторону кроватей в дальнем конце комнаты. Ястреб на шляпе угрожающе покачнулся.
- Что?! – поразился Рон. – Так там твой папа, Невилл?
- Что это значит, Невилл? – грозно осведомилась миссис Лонгботом. – Твои друзья ничего не знают о твоих родителях?
Невилл сделал глубокий вдох, поднял лицо к потолку и наконец отрицательно потряс головой. Мари никогда и никого не жалела так, как сейчас Невилла, но не знала, чем ему помочь.
- Здесь нечего стыдиться! – сердито воскликнула миссис Лонгботом. – Ты должен гордиться, Невилл, гордиться! Не затем они пожертвовали своим здоровьем и рассудком, чтобы их стыдился единственный сын!
- Я не стыжусь, – еле слышно отозвался Невилл. Он по-прежнему избегал встречаться взглядом с друзьями, Рон же привстал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть родителей Невилла.
- Но ты избрал странный способ это показать! – заявила миссис Лонгботом. – Мой сын и его жена, – она величаво повернулась к Гарри, Рону, Гермионе и Мари, – потеряли рассудок под пытками приспешников Сами-Знаете-Кого.
Гермиона тихо охнула. Рон, перестав выгибать шею, потрясённо замер.
- Они были аврорами, и их очень уважали в колдовской среде, – продолжала миссис Лонгботом. – Это были чрезвычайно одарённые люди. Я... Алиса, деточка, что такое?
К ним боязливо, бочком, подошла мама Невилла, одетая в ночную рубашку. От круглолицей, счастливой женщины с фотографии первого Ордена Феникса не осталось ровным счётом ничего. Лицо постарело, щёки ввалились; глаза казались чересчур большими, а всклокоченные, абсолютно белые волосы – мёртвыми. Она не хотела – или не могла – говорить, но, глядя на Невилляа совершала какие-то странные движения, робко протягивая ему что-то на ладони.
– Опять? – устало вздохнула миссис Лонгботом. – Спасибо, Алисочка, спасибо. Невилл, возьми, что там у неё? Но Невилл и так уже подставил руку, и его мама уронила туда обёртку от взрывачки Друбблс.
- Какая прелесть, – с деланным восторгом похвалила бабушка Невилля и похлопала невестку по плечу.
А Невилл тихо и серьёзно сказал:
- Спасибо, мамочка.
Алиса, напевая про себя, прыгающей походкой пошла к своей кровати. Невилл обвёл всех вызывающим взглядом, словно говоря: только попробуйте засмеяться! Но Мари в жизни не видела ничего менее забавного.
- Что же, нам пора, – вздохнула миссис Лонгботом, натягивая длинные зелёные перчатки. – Очень приятно было познакомиться. Невилл, выбрось эту обёртку, у тебя их столько, что комнату можно оклеить.
Последнее, что заметила Мари перед тем, как дверь палаты закрылась, было то, как Невилл тайком сунул обёртку в карман.
На Площади Гриммо 12 Мари очень нравилось. Каждое утро она пробиралась на порог с свежезаваренным румынским кофе драконьей обжарки, по пути переругиваясь на чем свет стоит с портретом Миссис Блэк, которая почему-то продолжала называть Мари очень хорошей девочкой, которая случайно связалась с предателями крови. Затем Мари вприпрыжку бежала к Сириусу и они до самого ужина разбирали старые пластинки, болтали и играли на гитаре. Вечером же весь дом стекался в гостиную, где обсуждались последние новости, летали по комнате тарелки с грандиозным ужином, где за стол усаживались непременно все вместе и пробовали новые кулинарные шедевры Миссис Уизли, ну или изредка стряпню Сириуса, которая почти целиком состояла из сосисок.
После отбоя же Мари, стараясь изо всех своих неуклюжих сил не шуметь, пробиралась в комнату к близнецам, где они проводили ежедневный турнир по взрывающимся картам. Мари отчаянно мухлевала, заменяя свои карты на обычные, а взрывающиеся незаметно засовывая Фреду за шиворот. Ее коварный обман был быстро раскрыт, когда Фред начал слегка дымиться...
Так незаметно летели каникулы, все радовались и не считали дни календаря.
Только вот с каждым днем Сириус становился мрачнее. Чаще запирался в комнате матери с Клювокрылом. Мари отчаянно, изо всех сил старалась его развеселить.
Подходя к двери, она тихонько напевала.
- Just a small town girl…
И Бродяга, конечно же, подхватывал. Она так и звала его теперь, Бродяга, но всегда уважительно и на “вы”.
Если они не пели весьма несносные гнусавые дуэты рок-н-ролльных мотивов, то говорили, очень много говорили. Сириус рассказывал ей о времени, проведенном в Хогвартсе с друзьями, со своей бандой. Мари же в ответ под громкое одобрение Сириуса рассказывала про их с близнецами шалости.
- Ну вы и даете! Клянусь, до такого даже мы не додумались бы, высший пилотаж. Мародеры бы гордились вами! Да что гордились, гордятся!
Потом уже под громкое одобрение Мари Бродяга рассказывал про свои приключения.
Мари внимательно вслушивалась в каждое слово, ей казалось, что нельзя найти историй лучше, чем те, что случались с этими четырьмя людьми.
Например, она узнала, что Обратившись в собаку впервые, Сириус провел целый вечер, гоняясь за хвостом; пока остальные мародеры умирали со смеху, наблюдая за ним.
Или что однажды Джеймс написал эссе прямо на дереве – не хотел признавать, что он не может слезть.
Или про то, как Бродяга оттачивал искусство раскачивания на стуле и упал около 153 раз, пока мастерски не овладел балансированием, а потом самозабвенно хвастался этим навыком на протяжении всего пятого курса и бывал особенно доволен, если Джеймсу не удавалось повторить его успехи. Рассказ про стул сопровождался мастер-классом на антикварном стуле мамы Сириуса под громкие аплодисменты Мари.
Но больше всего они говорили все же о музыке.
Большой страстью Сириуса после мотоциклов и девушек была игра на гитаре. Как оказалось, впервые он познакомился с этим инструментом, когда ему было восемь.
С самого детства Сириус испытывал на себе гнет деспотичной матери и часто убегал из дома. Одним прохладным вечером, слоняясь по маггловским кварталам, он встретил уличного музыканта. Дивные звуки вытекали один из другого, складывались в завораживающую музыкальную историю. Низкий, с благородной хрипотцой голос чувственно выводил ноту за нотой, слово за словом. Сириус остановился возле высокого мужчины с добрыми глазами и недельной щетиной и заслушался. Все тревожные мысли покинули в этот момент брошенного всеми мальчишку-изгоя. “Что это за магия?”- в изумлении думал он, с немым обожанием разглядывая потрепанного жизнью певца.
“Куда идёшь, бродяга?”- с тёплой улыбкой спросил незнакомец, закончив свою песню. “Никуда,- честно ответил Сириус, стыдливо опустив взгляд.- Спойте ещё!”- вдохновленно попросил он. С этого началась его любовь к музыке.
“Сэр, как Вы это делаете?”- нетерпеливо поинтересовался Сириус. Музыкант добродушно усмехнулся и опустился рядом с благодарным слушателем. Он показал Сириусу несколько аккордов и даже дал ему в руки гитару. Сириус ловил каждое слово, стремился запомнить каждое движение. Он осторожно водил маленькой рукой по струнам и радовался тому, что у него получается. “Ну, бывай, старина!”- сказал музыкант, закинув гитару на плечо. Они пожали друг другу руки и разошлись. Сириус на всю жизнь сохранил в своей памяти этот вечер.
Он не мог долго ждать. Уже через неделю на лондонской барахолке Сириус выменял фамильные антикварные часы на гитару. Миссис Блэк едва не скончалась, узнав об этой выходке. Она заперла сына в комнате и наложила на дверь заклятье, но это ничуть не огорчило Сириуса. Теперь у него появилось много времени для того, чтобы хорошенько поупражняться. День и ночь он бессвязно бренчал, вспоминая аккорды и пытаясь соединить их вместе. Через пару месяцев у Сириуса стало неплохо получаться, и он начал петь. Хуже наказание для семейства Блэков сложно было придумать. Из комнаты миссис Блэк ежедневно доносились крики: “Прекрати драть глотку, иначе я вышвырну тебя отсюда вместе с твоей деревяшкой”!