Взревел мотор, автобусы потянулись следом за машиной ГАИ, пробираясь по тряскому проселку к шоссе. Альма снова вырвалась и бежала, громко лая, вдоль колонны. Мы махали ей руками. А расщедрившийся Жиртрест бросил ей в окно недоеденное яйцо. На асфальте трясти стало меньше. Счастливая Эмаль округлила рот, превратившийся в букву «о», нарисованную красной помадой, и запела:
Автобус грянул, подхватывая:
– Надо будет Козлу сообщить, что Альма жива! – в ухо сказал мне Пашка и протянул соевый батончик.
– Обязательно! А у него дома есть телефон?
– Вроде нет.
– Я маман попрошу. Она на «Клейтуке» всех знает.
– А что тебе Ирма написала? – с улыбочкой поинтересовался Лемешев, бросив скатанный фантик в Бокову.
– Сейчас посмотрю…
Я вынул и кармана смятый галстук, расправил на коленях и нашел в углу разборчивую подпись Комоловой.
– Ну и что там? – спросил Пашка, получив в ответ от Ленки огрызком по лбу.
– Неважно…
Я прижался носом к холодному стеклу. Автобус мчался мимо бревенчатых домиков с зелеными палисадниками. В раскидистых кронах уже краснели плоды. К лесу уходили ровные грядки картошки с белыми и фиолетовыми цветами. Мы ехали домой. Казалось, смешные огородные чучела машут нам обвислыми рукавами, а подсолнухи поворачивают вслед свои плоские желтые лица. Прощайте! Прощайте!
А Ирма мне написала: «Будь смелее!»