Все эти смерти — крупный бизнес: в 2006 году розничная эквивалентная стоимость американской мясной промышленности составила 71 миллиард долларов, а годовое потребление мяса в США составило 12,7 миллиарда килограммов [64]. Американская «бройлерная» [65] индустрия имела розничную эквивалентную стоимость 41 миллиард долларов при экспорте в 2,4 миллиарда килограммов, стоимостью 1,9 миллиарда долларов [66].
Сложите все отрасли промышленности, связанные с эксплуатацией животных, и вы увидите, что из них извлекается значительная прибыль.
Вдобавок к тому, что этот вид производства вреден для животных, он также вреден и для людей, занятых в данной промышленности. Эти отношения человеческого господства так же скрыты под маской товарной формы. Работа на скотобойне принадлежит к числу наиболее опасных [67], и в этой сфере трудится много нелегальных иммигрантов. Много выходцев из бедных регионов США работают на скотобойне. Вирджил Батлер, бывший сотрудник компании «Тайсон» [68], одного из крупнейших игроков индустрии животноводства, начал ловить цыплят для забоя, когда ему было 14 лет, чтобы помочь своей семье [69]. Работая на «Тайсон» 10 лет на разных участках куриной бойни, Батлер выяснил, что сотрудников там считали «одноразовыми», а также трудился в сложных условиях, небезопасных для работников. Из-за скорости убойного «конвейера» рабочие часто рисковали порезаться, и Батлер говорит, что пораниться было не вопросом вероятности, а вопросом времени [70]. Учитывая рабочее время и требования к скорости производства, многие рабочие употребляли амфетамины, чтобы поспевать за конвейером. Наркотики — нередкое явление на бойне: люди, работающие на других предприятиях, рассказывают, что также использовали «спиды», чтобы не отставать [71].
Хотя проблемы забоя мелких животных не стоит недооценивать, убой крупного скота имеет ещё один фактор опасности в силу того, что животные весом от нескольких десятков до нескольких сотен килограммов прикованы цепями вверх ногами к кровавому конвейеру для разделки. Из-за той же производственной гонки многие животные во время убоя остаются в сознании, по крайней мере, частично, потому как недостаточно хорошо оглушены. Последствия плачевны и для животных, и для людей. В своей книге Slaughterhouse («Бойня») Гейл Айснитц исследует вопросы халатности и жестокости на американских скотобойнях, показывая через монологи рабочих, как эти проблемы проявляются в самой системе. Айснитц брала интервью у рабочих, свежевавших животных, которые всё ещё моргали, брыкались, мычали и визжали. Хотя это очевидно ужасно для животных, это также однозначно опасно и для людей, работающих рядом с коровами, весящими сотни килограммов, которые брыкаются и корчатся от боли в процессе убоя. Иногда животные срываются с цепей, на которых они подвешены, и падают на пол, лягаются или иначе вредят здоровью тех, кто работает на конвейере. Условия забоя свиней ничем не лучше, ведь первостепенная задача предприятия — чтобы конвейер не останавливался, чтобы повышалась прибыль. Интервью Айснитц, взятое у рабочего Эда Ван Винкла — печально известного в местных кругах сотрудника десяти разных предприятий — раскрывает глубину проблем на бойне свиней, ориентированной на получение прибыли:
«Как вы думаете, проблема состоит в работе операторов, оглушающих животных? — спросила я его. — Или же в оборудовании?»
«Думаю, вся проблема в отношении, — ответил он. — Пока конвейер крутится, им плевать, на что тебе придётся пойти, чтобы отправить на него свинью. Ты должен вешать по свинье на каждый крюк, иначе бригадир надерёт тебе задницу».
Ван Винкл кажется уставшим, разбитым, слишком измученным жизнью, чтобы стараться выглядеть мужественно.
«Когда я только начал работать у Моррелла, это была совершенно другая компания. В один момент всё драматически изменилось, причиной этому, думаю, стала алчность. Производство стало важнее благополучия работников. Если происходил несчастный случай, то полагалось не остановить линию, а просто оттащить пострадавшего в сторону, чтобы конвейер продолжал работать. Конвейер стал наиболее важен. Всё остальное отошло на второй план».
«Последние несколько лет условия работы у Моррелла становились всё хуже и хуже. Сейчас начальство не волнует, как свиньи попадают на конвейер. Начальство не волнует, оглушена свинья или в сознании, пострадал ли работник в процессе забоя или нет. Всё, что волнует Моррелла — чтобы свиньи были убиты» [72].