Бернштейн сравнивает практику вивисекторов экстраполировать исследования на животных с «фокусами» в духе иллюзионистов из Лас-Вегаса. В свою очередь, Франсион в книге Introduction to Animal Rights описывает красноречивую гипотетическую ситуацию, необходимую для понимания того, существует ли зависимость между опытами на животных и достижениями в медицине и других сферах, как утверждают сторонники вивисекции. Как пример он привёл автомеханика Джейн, которая надевает специальные перчатки всякий раз, когда работает с машинами. Когда ей удаётся решить определённую проблему, она считает, что своим успехом она обязана именно перчаткам, и в её голове возникает взаимосвязь между ними и результатом работы. По мнению Франсиона, причинно-следственная связь, которую установила автомеханик, может существовать на самом деле, но чтобы узнать, зависит ли успех от перчаток, Джейн нужно проделать ту же самую работу без них. Точно так же учёные, полагает Франсион, всегда используют животных для тестирования и разработки процедур и медикаментов. Как и Джейн, вивисекторы не могут быть уверены в том, что достигли успеха благодаря опытам на животных, потому что используют животных по умолчанию.
Как перчатки становятся для автомеханика частью ритуала починки мотора, так и опыты на животных сами по себе могли стать своего рода ритуалом, устанавливающим роль и значение науки в представлении общества и культуры, «попахивающие светской религией» [103]. Наука превзошла религию в качестве современной мировоззренческой основы начиная с эпохи Просвещения (к этой теме я вернусь в следующих главах), но была вынуждена соперничать с церковью «как главным институтом спасения человека» [104]. Джим Мэйсон в книге An Unnatural Order («Противоестественный порядок») пишет, что данная иерархия значимости предполагает наличие ритуала «доказательства» «героизма» науки в её стремлении к знаниям и поиску средств от людских болезней, и что в этом стремлении она камня на камне не оставит. Вивисекция представляется не только героизмом, но и символом господства человека над природой. Мэйсон пишет:
«Если животные — наиболее сильные представители природы, радикальное вмешательство в их жизнь и манипуляция ими — пусть даже во имя науки — указывает на то, какие значительные усилия прилагаются для покорения природы. Подобно тому, как в прошлом истекающие кровью животные приносились в жертву, чтобы произвести впечатление на народные массы и повысить авторитет бога, его храма и его жрецов, сейчас животных “приносят в жертву” в медицинских лабораториях, чтобы произвести впечатление на нас и повысить авторитет медицины, её корпораций, университетов и исследователей» [105].
При внимательном рассмотрении выясняется, что вивисекция не приносит явной и однозначной выгоды, как утверждают её сторонники, и представляет собой невообразимо жестокую практику с сомнительными результатами. Это пережиток формально установленной культуры, опирающейся на неё как на ритуал, и, являясь вопросом традиции, часто кодифицируется в законах, регулирующих разработку лекарственных препаратов, и институциализируется в научной и исследовательской среде. Наравне с другими видами необязательного использования животных, вивисекция представляет собой ещё один пример излишней эксплуатации человеком. Их, как собственность, превращают в товар и используют способами, которым вряд ли найдётся оправдание.
Ещё раз — если мы заглянем за обыденные проявления нашего социума, мы увидим животных, превращённых в товар, и этот факт скрыт от нас и завуалирован в результате действия идеологической машины капитализма. Эти формы эксплуатации, будь то вивисекция или употребление животных в пищу, в большой степени воспроизводятся во всех сферах животноводства. Но кто из нас думает об этих механизмах эксплуатации, когда мы выбираем гамбургер, выпиваем стакан молока или даже принимаем таблетки? За этими, на первый взгляд, рядовыми продуктами скрывается огромный пласт институциональных, культурных и экономических схем, зависящих от прибыли, извлекаемой из эксплуатации животных. Это скрыто от нас. Немногие бывали на агропромышленных фермах, немногие видели, как работают лаборатории, где проводятся эксперименты на животных, и как происходит процесс забоя. Такой вид скрытности очень полезен — он держит нас в неведении, дистанцирует от реальных условий производства потребляемых нами товаров.