Тем не менее, если мы можем преодолеть эту намеренную путаницу и демистифицировать товарные отношения, какие у нас останутся оправдания продолжать делать то же самое снова и снова? Эксплуатация животных — повсюду, и хотя немногие из нас готовы своими руками совершать над ними насилие, большинство согласно, чтобы за них это делал кто-то другой. Когда мы просим кого-то выполнить за нас грязную работу, она остаётся грязной. И, раз уж на то пошло, если мы серьёзно относимся к справедливости, равенству и обязанности заботиться о самых слабых, мы в долгу у животных, безмолвно страдающих вокруг нас. Жизнь без эксплуатации животных и без продуктов, ради которых они страдают, включая мясо, молоко, яйца и морепродукты — относительно несложная вещь с учётом всех соображений. Это проще, чем бороться с расистом, классистом и сексистом, который сидит у нас в голове, и, если мы решительно настроены отстаивать справедливость, мы также должны бороться с видистом в себе. Это единственно возможный путь вперёд, позволяющий не поступаться собственными принципами.
Глава III.
Собственность, насилие и корни угнетения
«Сельское хозяйство превратилось теперь в моторизированную индустрию по производству пищевых продуктов. Такую же, в сущности, как утилизация трупов в газовых камерах и лагерях уничтожения, как блокада и голод в сельских районах, как производство водородных бомб» [106].
Мартин Хайдеггер
Как мы выяснили в предыдущей главе, товар играет центральную роль в экономической и социальной жизни капиталистического общества. Действительно, капитализм не был бы возможен без товарной формы, кроме того, идеологические аспекты товара создают необходимую (по крайней мере, для капитализма) отчуждённость между производителями и потребителями ценностей. В этой отчуждённости многие из нас блаженно существуют. Кроме того, именно она позволяет усугублять ситуацию с разными формами эксплуатации, потому что мы можем просто игнорировать эксплуататорские общественные отношения, возникающие в процессе производства.
В современном капитализме животные вовлечены в круговорот товарного производства. Их специально выводят, чтобы получать наибольшую прибыль с наименьшими затратами, в том числе временны́ми. С телами, выведенными для извлечения максимальной выгоды с минимальными расходами времени и ресурсов, животные были подвергнуты процессу превращения в товар буквально физически, и это изменило их сущностно. Животные не только сами по себе собственность и товар, они также производят товары либо служат «сырьём» или производственной рабочей силой для бизнеса. Это — сверхэксплуатируемые живые товары. Возьмём для примера свиней, или, в промышленных терминах, свинину: покупаются поросята, вкладываются средства, и окончательный «продукт» отправляется на убой. Если производитель заплатил за поросёнка и его откорм меньше, чем выручил за него при продаже на бойню, то животное послужило источником прибыли. Точно так же покупают коров, вкладывают средства и получают молоко. Если стоимость молока больше, чем цена коровы и всех затрат, производитель (в действительности человек, который может позволить себе содержать корову) зарабатывает деньги. Животные при капитализме — не более, чем просто средство для получения конечной прибыли. Их индивидуальность, их стремление избегать страданий, их желание быть свободными и существовать в этом мире — всё это без исключения подчинено производственным целям сельхозкапитала.
Как товары, животные являются собственностью владельцев. Они «принадлежат» людям или юридическим лицам, таким как корпорации, равно как и другое имущество. Фермер может продавать и покупать коров, вивисектор может приобрести мышей, предрасположенных к развитию определённого вида рака, мы с вами можем, если захотим, купить породистых собак или кошек. Многим из нас это кажется обыденным, мы настолько привыкли считать животных своей собственностью, что редко задумываемся о последствиях такого их правового и социального статуса. Например, если бы я был непостоянным владельцем домашнего животного и устал бы жить с собакой, которая спит у моих ног, пока я пишу этот текст, я мог бы продать её за любую цену, которую посчитал бы адекватной. Эмми (собака, которая спит у моих ног) — моя законная собственность. Если бы кто-нибудь вдруг захотел заплатить за неё 500 долларов, я на законных основаниях мог бы продать её за эти деньги [107]. Точно так же я мог бы при желании прямо сейчас отвезти её к ветеринару, и там бы её усыпили по первому моему требованию [108]. В любом случае, так как она моя собственность, я более-менее свободен распоряжаться ею так, как мне угодно. Она во всех отношениях в моей власти.