«Анархизм есть единственная философия, которая даёт человеку самоосознание, которая утверждает, что бога, государства и общества не существует, что их обещания ничтожны, так как они могут быть исполнены только через подчинение человека. Анархизм поэтому есть учение о единстве жизни не только в природе, но и в человеке. Не существует конфликта между личными и социальными инстинктами, как не может быть конфликта между сердцем и лёгкими; одно есть вместилище драгоценной жизненной эссенции, другое — хранилище элемента, сохраняющего эссенцию чистой и сильной. Личность есть сердце общества, хранящее в себе эссенцию социальной жизни; общество — лёгкие, которые распределяют элемент, поддерживающий жизненную эссенцию — то есть, личность — чистой и сильной» [215].
Гольдман указывает на центральный принцип социального анархизма, который гласит, что личность и общество неразрывно связаны друг с другом. Это перекликается с мнением Букчина, который в своих работах неоднократно отмечал, что проблемы нашего мира — это проблемы социальных отношений, и только изменив эти отношения, мы обязательно изменим сам мир. Мы должны изменить личное, чтобы изменить общественное, и одновременно мы должны защищать личное от общественного. В том же ключе авторы метко озаглавленного памфлета You Can’t Blow Up a Social Relationship («Нельзя взорвать общественные отношения») пишут:
«Задача революционера не в том, чтобы взять в руки оружие, а в том, чтобы участвовать в долгой тяжёлой работе по пропаганде своего понимания общества. Мы должны создать движение, которое связывает огромное количество проблем и вопросов, с которыми сталкиваются люди, и необходимость революционных изменений; которое критикует все псевдорешения — и личные, и общественные — предложенные в этом социуме; которое стремится демистифицировать те решения, которые предлагают авторитарные левые и вместо этого акцентировать необходимость самостоятельной деятельности и самоорганизации для людей, которые стремятся заняться этими вопросами. Нам нужно предложить идеи социализма, основанного на равенстве и свободе» [216].
Отталкиваясь от этих рассуждений, мы видим, что социальный анархизм стремится бросить вызов господству на всех уровнях общественного порядка. В то время как социальный анархизм часто оказывался на переднем крае борьбы со множеством видов угнетения, большинство социальных анархистов не были особенно активны — ни в прошлом, ни в настоящем — в оспаривании господства человека над животными. Однако мы можем применить аналитические инструменты анархизма к самому анархизму как историческому движению, чтобы понять этот недостаток и восполнить его, поощряя социальных анархистов распознавать превосходство человека над животными как ещё одну форму ненужного господства. Как и в случае с другими формами угнетения, проблема нашего господства над животными и другими людьми — это проблема общественных отношений, укоренённых в зарождении иерархии, распространяемых и усугубляемых современным капитализмом. Не может быть серьёзных вызовов системе господства без одновременного вызова отношениям господства, которые навязывает нам капитализм в форме товарных отношений и собственности.
Таким образом, как последовательная и связная критика капитализма, социальный анархизм предлагает нам многое, но он должен принять по-настоящему социальное направление — стремление к пониманию того, как индивидуумы превращаются в характерные продукты социальной сферы, а также работать ради коллективных улучшений и свободы для всех. Это признание человеческой общности в рамках анархистского проекта контрастирует с индивидуалистическим анархизмом, который озабочен эго и собственным «я» и который «неуклонно разрушает социалистический характер либертарной традиции» [217]. Проще говоря, это значит, что пустые лозунги индивидуалистического, «похуистического», поп-панковского, ширпотребного анархизма необходимо оставить позади, если мы хотим добиться каких-либо реальных культурных или социальных изменений. Хотя легко воспринять анархизм как идею, основанную лишь на индивидуальной свободе и широкомасштабном противостоянии власти на всех уровнях, этот взгляд не принимает во внимание корни анархизма, понятно описанные такими мыслителями, как Кропоткин и другие, мощно призывавшими вернуться к великой человеческой общности, а не к индивидуализму. Нам необходимо отказаться от того, что Букчин называет «анархизмом образа жизни» или анархизма, который основывается исключительно на «культурно девиантном поведении» [218] и который легко скатывается в «авантюризм, личную браваду» и «по сути аполитичную и антиорганизационную приверженность фантазиям, желаниям и наслаждениям». Эта форма сопротивления (если это вообще можно так назвать) охотно трансформируется в «смесь сибаритства, рудиментарности, недисциплинированности и непоследовательности» в рамках буржуазной действительности, «экономическая жестокость которой с каждым днём становится всё более абсолютной и безжалостной» [219]. Хотя это может казаться безобидным, Букчин пишет, что этот эгоистичный, индивидуалистический анархизм образа жизни может