Также бессмысленно прославлять насильственные и крайне антиобщественные действия отдельных личностей во имя «движения» или во имя «животных». Касательно подобной проблемы в 1917 году — на этот раз в отношении насилия в рамках анархического движения, сделавшего его уязвимым к извращению молодыми новобранцами и людьми, к нему не принадлежащими, — Луиджи Фаббри писал, что «анархия — это идеал упразднения насильственной и принудительной власти человека над человеком во всех сферах, будь то экономической, религиозной или политической» [228]. Прославляя насилие, утверждал Фаббри, мы превозносим нескольких «великих людей» и их поступки, игнорируя общественное в целом как пространство борьбы, сражений и в конечном счёте социальных изменений. Анархистам, писал Фаббри, нужно рассматривать всякое революционное действие «в отношении к желаемой цели, не подменяя её особым характером, предназначением и последствиями». Если кратко, идея Фаббри состоит в том, что средства и цели имеют значение, и мы не можем упразднить господство, будучи властными. Хотя он не был пацифистом, Фаббри стремился к тому, чтобы анархизм его времени не обратился против себя самого, подобно самоубийственному пророчеству. Буржуазные газеты того времени называли Фаббри сторонником насилия, но он утверждал, что анархистское движение лишь играет на руку своим недоброжелателям, занимаясь необдуманным насилием. Более того, когда движение прославилась как насильственное, оно привлекло людей, для которых насилие было более притягательным, чем сами принципы анархизма. Вместо этого, доказывал Фаббри, движению следовало вновь обрести себя через последовательность и приверженность принципам, определяющим анархизм. Без сомнения, замечания Фаббри могут стать основой для уместного сравнения с современным зоозащитным движением.
Кроме того, нет уверенности, что насилие или уничтожение имущества в действительности эффективны для достижения долгосрочных целей освобождения животных. Без изменений в обществе любое освобождённое животное будет просто заменено другим, и любое разрушенное имущество будет покрыто страховкой. Долгосрочные структурные последствия насильственного уничтожения имущества настолько ничтожны, что попросту бессмысленны. Насильственное уничтожение имущества существенно не изменило ландшафт сельскохозяйственного производства, в котором как раз и происходит подавляющее большинство страданий животных на сегодняшний день. Хотя некоторые случаи уничтожения имущества вынудили вивисекторов в целом больше заботиться о безопасности и секретности, они не остановили эксперименты над животными в хоть сколько-нибудь заметном масштабе. Также насилие во имя освобождения животных может фактически помешать людям сочувствовать пыткам и угнетению, которым подвергаются животные, и в конечном итоге удержать их от какой-либо борьбы с этой проблемой. Благодаря старой мантре новостей «Больше крови, выше рейтинг!» считается нормальным, когда комментаторы вроде доктора Джерри Власака заканчивают сенсационные истории в новостных программах типа 60 Minutes («60 минут») агитацией за освобождение «любыми доступными средствами» [229]. В мире, где эксплуатация животных является настолько укоренившейся и нормальной, очень немногие выслушают послание Власака без презрения к нему и другим зоозащитным активистам. Хотя я не считаю, что мы всегда должны пытаться угодить своими речами как можно более широкой аудитории, пропаганда насилия во имя животных может быть отталкивающей для стольких людей, что мы рискуем одним махом отвратить их от своих идей, возможно, даже навсегда. Если мы хотим быть эффективными в публичной сфере, мы должны работать с присущим большинству людей естественным состраданием к другим существам и демонстрировать им, что страдания животных качественно подобны страданию самих людей. Этого не произойдёт, если передавать по национальному телевидению слабо завуалированные угрозы вивисекторам, что мы до них доберёмся.