Если бы он сказал «мне невмочь» — это было бы
точнее.
Авдотья Федотовна встрепенулась, словно на нее щедро брызнули ключевой водой, глазки ее сверкнули досадой, и перышки взъерошились.
Она сделала вид, что желает перелететь повыше на другую перекладину, и при взлете пропустила сквозь клювик:
Опять «цыпочка»!
Прощай, Авдотья Федотовна, мне пора...
*— Прощай, Фингал...
«Фингал» долетело до него, когда он уже был за розовой куртиной, потому что, боясь зарыдать, он стремглав кинулся от решетчатого домика по аллее, в глубину сада.
X
Понятно, что всю остальную часть этого дня Барбоска провел в горестном изумлении, которое сначала выражалось то неистовым бегом, то катаньем по земле, то скусы- ваньем цветочных головок, то рытьем цветников, то лаем, то визгом, а затем бессильною неподвижностью в углу кабинета превосходительства, потерей аппетита и сна, нытьем всего существа, тихим визгом и проч., и проч., и проч.
Понятно и то, что на другой день Барбоска, даже не дождавшись часа вчерашней встречи, побежал на садовую дорожку, усыпанную желтым песком, на то самое место, где накануне увидал клевавшую цыпочку.
Когда на рассвете он приподнял не освеженную сном голову, у него и мысли не было искать нового свиданья с названной сестрицей.
Когда он лежал, обхватив лапами голову, и бесцельно смотрел на разгоравшуюся все ярче и ярче розовую полосу на востоке, он думал о том, как она отрекалась от своего прежнего имени, как хотела заставить его отречься от своего, каким несчастным простофилей он стоял у дверец решетчатого домика, а она кудахтала с павлином...
Отчего я не откусил голову этой безмозглой птице? — задавал он себе вопрос.— Отчего я, по крайней мере, не истрепал его веер, не повыдергал этих отвратительных перьев, не оборвал радужного галстука?
Когда засияло солнце, он пришел к твердому убеждению, что больше ему видеться с цыпочкой ни под каким видом не следует, и порешил, что порядочный пес, пес, у которого сохранилось чувство собственного достоинства, не должен поддаваться слабости.
Он улегся поспокойнее, как тварь, которая собирается отдохнуть подольше, закрыл глаза, словно хотел заснуть, и...
И вдруг вскочил, как обожженный, и пустился на место вчерашней встречи...
Очутившись на дорожке у калинового куста, вы, быть
может, воображаете, что он смутился своею непоследовательностью, или хоть подумал о ней, или хоть заметил ее?
Как бы не так!
Он метался, как угорелый, туда и сюда, во все четыре стороны и поглощен был единственно вопросом: придет или не придет она? Скоро ли покажется? Ну, как не придет?
Он помнил ее внушительное наставленье «не врываться», и минут с пять ему казалось немыслимым отправиться прямо к решетчатому домику, но на седьмой минуте он уже начал убеждаться, что в важных случаях жизни возможно и даже должно преступать те зароки, которые «ни к чему не ведут».
Неизвестно, как бы поступил он на восьмой минуте, если бы Авдотья Федотовна не показалась в конце аллеи.
Здравствуй, цыпочка... Авдотья Федотовна... Ты ведь не рассердилась, что я вчера убежал... так... так... скоро... не простясь...
Ты ведь прощался!
Да... разумеется... но так наскоро... Мне нездоровилось, поэтому я спешил... Так ты не сердишься на меня?
Нет.
Я был очень расстроен... Разумеется, это глупо... Какая ты сегодня веселая! Тебе очень весело?
Очень! Вообрази, эта глупая индейка вздумала распускать слухи, будто я к ней приду с визитом!
Она даже не заметила вчера его волненья и печали! Она не обратила никакого вниманья на его слова!
Индейка?
Да, индейка! Как тебе это покажется?
Тебя занимают индейки, цып... Авдотья Федотовна?
То есть, как это «занимают»? Что ты хочешь этим сказать? Пожалуйста, не придумывай глупостей, Фингал! Ты вечно меня расстраиваешь!
Я? Тебя?
Да, ты! Меня!
Но...
Уж, пожалуйста, без но1 У тебя ужасный характер! Ты всегда постараешься смутить мою веселость! У тебя на это особенный талант!
Бедный Барбоска, или точнее Фингал, так как он уже решительно был перекрещен из Барбоски в Фингала,— мог только хлопнуть себя лапами по ушам.
Уши эти, без сомненья, имели ложный слух!
Весь этот бойкий поток гладких упреков вылетел из клювика цыпочки... Авдотьи Федотовны?
Да и по глазам пришлось провести лапою, потому что, без сомнения, и зрение было ложное...
Это робкая, скромная, застенчивая, пугливая цыпочка с такою небрежною грацией расправляет перышки? Это она так ловко, с таким навыком взбивает свой хохолок и из простого, обыкновенного хохолка превращает его в какой-то кудрявый каскад?
Откуда ж все это взялось?
Ты очень переменилась, цыпочка!
Опять цыпочка! Это ужасно, Фингал! Неужто тебе приятно меня мучить этим противным именем? Я удивляюсь!
Извини...
Не буди, прошу тебя, ужасного прошлого!.. Я хочу позабыть прошлое!
Позабыть прошлое?!
Ну да, разумеется! Что ж в этом прошлом? Одна гадость! А ты все мне напоминаешь!
Он хотел напомнить, что в прошлом их знакомство, детская дружба и привязанность, общие надежды и мечтанья, взаимные утешения в скорби, но почему-то не напомнил этого, а только повторил:
Как ты переменилась!
Ты находишь? — спросила она, окидывая себя самодовольным взглядом.— Может быть, тебе это только так кажется?
Мне кажется? Ты говоришь, мне кажется? Повтори это, повтори, и я готов верить!.. Я верю!..
Ах, какой ты странный, Фингал! — резко заметила Авдотья Федотовна, нахохливаясь. — Я, право, тебя не понимаю! Скажи, пожалуйста, чего ты от меня хочешь? Что ж ты смотришь на меня какими-то растерянными глазами? Это, право, ужасно! За что ты отравляешь мне жизнь? Или тебе завидно, что мне хорошо здесь и весело? Чего ж ты молчишь и весь дрожишь? Я же и виновата! Вот всегда так! Если ты злишься, так я лучше уйду!
Нет, нет, я не сержусь... Я только хотел поговорить с тобою... хотел тебя спросить...
Что это? Верно про павлина?
Какое мне дело до этой глупой птицы1
Я бы тебе советовала быть поучтивее... Ты, право, похож на Тришкиных!..
Я...
Ради бога, тише! Сюда, кажется, идут цесарки...
Никого нет!
Все равно, тише. На меня ужасно неприятно действует, когда ты начинаешь метаться или на всю околицу лаешь... И все смотрят на такие манеры с удивлением, все насмехаются... Знаешь, что мне сказала Дорочка? Как только нас познакомила Эли, она сейчас же ко мне с вопросом: «Скажите, пожалуйста, что это за дикообраза привезли вместе с вами?» Я ужасно смутилась. «Его,— говорит, — без американского намордника нельзя никуда пускать!» Тебя, кажется, это нисколько не трогает.
Пускай эта собачонка брешет, сколько ей угодно!
Фингал! Cela n’a pas de nom! [4] Ты знаешь, кто такая Дорочка?
Тобишкина фаворитка?
Фаворитка Сусанны Матвеевны!
Ну, да. Я называю ее Тобишкой, потому что она похожа лицом на Тобишку...
Фингал! Ты меня убьешь!
И Авдотья Федотовна присела на траву, растопорщила крылышки и завела глазки под самый хохолок.
Помилуй, чего ж ты так этим расстраиваешься? Разве она не похожа на Тобишку? Помнишь Тобишку?
Говорить такие оскорбительные вещи!
Кому же оскорбительные? Уж, конечно, не двуногой, потому что четвероногая в сто тысяч раз лучше!
Ах, боже! Как ты разозлился! Я, право, боюсь, чтобы на тебя не надели этот американский намордник!
Из-за кого ты надо мной издеваешься?
Пожалуйста, не начни опять лаять! Я уйду...
Я лаять не стану, не бойся, не уходи!.. Выслушай... Я хочу, чтобы ты знала, за кого ты заступаешься, чтобы ты знала, кто тебя окружает!
И он с пламенным визгом и рычаньем подробно передал ей все, что видел и слышал.