Фингал! За мной!
Фингал повиновался не только охотно, но даже с радостью, когда увидал, что превосходительство, повесив себе через плечо плетеную сумку и ружье, направил стопы через большую залу на крыльцо.
Куда бы ни повел,— думал он, следуя за ним,— все лучше, чем валяться под диваном или слоняться по саду! Хуже быть не может! А если и будет хуже, то все- таки будет иначе хуже... Это для меня главное! Он взял сумку и ружье, как брал хозяин Тришкин, когда шел стрелять птиц. Ах, как, помнится, меня интересовала эта стрельба! Как я старался всегда увязаться за Тришкиным, чтобы поглядеть на нее, и как огорчался, когда он топал ногами и кричал: «Домой!» Я не видал тогда, глупый щенок, настоящих горестей и печалей! Ах золотое прошло время, невзирая на прокислую овсянку, колотушки по голове уполовником и порку нагайкой! Хлыст тоже пребольно бьется, а главное, поднимается на одного меня, тогда как нагайка хлестала и по Домне Тришкиной, а уполовник задевал, случалось, и самого хозяина... Было, по крайней мере, своего рода равенство! А что главнее всего, тогда...
Впрочем, к чему бесполезный вой и визг! Постараемся справиться с собой!.. Какие прекрасные места!
Места, действительно, были недурны.
От дома они спустились по аллее к берегу реки, следуя береговою полосой, зеленевшей бархатистой лентой под невысокими горками, поросшими темными соснами, дошли до узенькой тропинки между косматыми кустами, повернули на нее и очутились в высоком, негустом лесу. Между большими, гладкими стволами бархатились и темно-зеле- ные, и светло-зеленые, и ярко-зеленые мхи, алели крупные ягоды, попадались то участочки папоротников, то куртины черничника или земляничника, попадались громадные зеленые клубки разных, сбивавшихся вместе, вьющихся и ползучих растений: одни стебли вились вверх, другие ползли вниз, цепляя друг дружку и образуя новые клубки, между которыми иногда виднелся куст, обсыпанный мелкою спелою малиной, или высовывалась ветка дикого шиповника с двумя-тремя нежными розовыми цветками. Пахло земляникой, белыми грибами, а когда ветерок тянул с опушки, то свежескошенной травой.
Здесь дышится вольнее! — пролаял Фингал.— Я тут успокаиваюсь!
Он кинулся в папоротники, прилег и засунул голову под их зубчатые листья.
Фингал! — крикнул превосходительство.
В этот день Фингал мог как нельзя лучше убедиться, что щенку, на которого надет ошейник, нельзя свободно нянчиться со своими огорченьями. Только что он отбегал в сторону, только что успевал обратить тоскующие глаза на просвет между лесом или на голубое небо, мелькавшее сквозь темный навес ветвей, как снова раздавалось:
Фингал! Ici! За мной!
А все-таки бедняге хорошо было на этом просторе. В сердце его незаметно проникло какое-то кроткое чувство, которое нельзя было назвать ни собственно снисхождением, ни собственно смирением, но в котором было очень много того и другого. Гложущая, едкая тоска сменилась глубокою, мягкою грустью, буйное негодованье улеглось, уступив много места сострадательному взгляду на господних тварей и анализу всего окружающего. У него не было ни малейшего помысла, никакого поползновения переходить на мягкую постилку практической старушки Дорочки Шпиц-Пинчер, но он начинал допускать некоторое влияние ревматизма, особенно если этот ревматизм во всех четырех лапках...
Я слишком строг!—думал он, следуя за превосходительством по лесу.— Я требую совершенства и ни во что не вникаю! Я придаю слишком большую важность мелочам... пустякам... ребяческим выходкам... Цыпочка вовсе не так виновата, как кажется... Она даже вовсе не виновата! Она просто — доброе, чистое созданье, которое всем увлекается... Она сама хороша и все, и всех считает хорошими... И немудрено, что она любит так эти катышки, о которых говорила: бедняжке часто приходилось довольствоваться скудным кормом! Смешно требовать от нее стоицизма, когда она еще неясно понимает, зачем и для чего это нужно... Надо ей прежде растолковать, внушить... И сделать это спокойно, кротко... О, тогда она... Задатки богатые! Из нее выработается настоящая гражданка!.. Гражданка, которая...
Здравс...твуй! — сказал превосходительство, останавливаясь неожиданно для Фингала, которого до того поглотили мысли, что он не слыхал раздавшегося им навстречу «моего почтения», прямо ткнул мордою под коленки превосходительства и заставил его заикнуться на ответном привете, за что награжден был порядочным пинком.
На охоту изволите, ваше превосходительство? — спросил подошедший человек.
Да, Иван Иванович, на охоту.
Молодая собачка?
Да. Погляди-ка на нее, какова?
Еще не натаскана?
Нет еще. Я сам буду ее учить... Фингал, ici!
Фингал, оттолкнутый пинком в сторону, приблизился.
Иван Иванович без церемонии схватил его за шею
и начал щупать под ушами, приговаривая:
Коли породист, так у него под ушами должны быть этакие бородавки., шишечки... семь шишечек...
Такая фамильярность не оскорбила и не рассердила Фингала, во-первых, потому, что он находился в том мягком настроении, которое всякое действие смягчает; а во- вторых, ему невыразимо отрадно было увидать после крахмальных оборок, изнеженных физиономий, холеных рук, надушенных шелков и всяких барских гримас простое, шершавое, полуиспеченное солнцем лицо, сильные мышцы и ветхий полотняный балахон. В благодарность за доставленную отраду он даже лизнул Ивана Ивановича в висок и в щеку.
Иван Иванович ласково потрепал его по боку, промолвив:
Ах, ты песик хороший!
Есть бородавки?—спросил превосходительство.
Есть! Собачка важная!
Превосходительство взял Фингала за морду, повернул к себе и поглядел на него благосклоннее обыкновенного.
Эта дорога в Крутой Верх?
Эта; а то есть ближняя, оврагом.
Там много дичи?
Водится, ваше превосходительство. Мужики нашли там волчицу с волченятами!
Волчицу?
Точно так, ваше превосходительство.
Никого не покусала?
Никак нет, ваше превосходительство.
Это интересно!.. Ты куда собрался?
По грибы, ваше превосходительство.
Иди-ка за мной. Я тебе дам на грибы.
Рад стараться, ваше превосходительство. Пожалуйте по ближней дорожке!
Иди вперед!
Иван Иванович, закинув плетушку за плечи, проворно начал двигаться вперед, спустился к оврагу и повел по густой заросли. Превосходительство на каждом шагу с неудовольствием вскрикивал:
Помилуй! Куда это ты завел? Помилуй! Это ни на что не похоже!
А Иван Иванович отвечал, мелькая в зеленой гущине и сокрушая сучья и даже целые кусты:
Сейчас выберемся, ваше превосходительство... сейчас... Вот тут и поворотка будет...
Когда, наконец, они достигли желанной поворотки и выбрались на прогалинку, Фингал не мог воздержаться от громкого лая, взглянув на превосходительство.
Превосходительство был красен, как вареный рак, его бархатный зеленый костюм весь утыкан колючками и шипами, за блестящие пуговицы зацепились разные листки, правое крупное ухо исполосовано царапиной, а к кончику крупного носа пристала лесная паутинка, что придавало органу обоняния некоторое сходство с каким-то аляповатым точилом, которое еще не совсем развернули из бумажки. При этом он пыхтел, отплевывался, чихал, кашлял, старался сохранить величественный вид и с беспокойством и огорчением хватался то за свои блестящие пуговицы, то за фалды и раздражительно вскрикивал: