— Малышка, — взволнованный прерывистый шепот раздался почти у моего уха, — ради бога, не бойся.
Я попыталась вырваться, и он немного ослабил хватку, не сводя внимательного взгляда с моего лица.
— Ты, животное! — всхлипнула, пытаясь вырваться.
Только никто не собирался меня отпускать.
— Чем дальше, тем больше мне хочется прибить чертову куклу Веридэ. Она обязана была рассказать тебе все или предупредить, по крайней мере, — зло пророкотал как-его-там- зовут, крепче прижимая мою голову к своей груди, — Ну да, девочка моя, я — зверь. Так же, как и ты. Пусть и наполовину.
— Что ты мелешь? — меня уже просто трясло. — Я не животное.
Хотя понимала, что после данной демонстрации ничему уже не удивлюсь, даже если окажется, что я — коза с рогами. Но так просто сразу признать, что это правда, было выше моих сил.
— Маленькая моя, — тихо проговорил Павел, — я сожалею, что испугал тебя. Я не планировал этого.
Я икнула, потом всхлипнула, а потом и вовсе заплакала.
— Вика, — блондин так растерялся, что выпустил меня из объятий и нерешительно отступил.
Я честно пыталась успокоиться, но получалось не очень. Вернее, совсем никак не получалось. От пережитого шока, наверное, слетел какой-то невидимый предохранитель, и вот уже я, присев посередине дороги на корточки и закрыв руками лицо, позорно реву. Даже припомнить не могу, когда это было в последний раз, чтобы я на глазах у посторонних проявляла такую слабость.
— Вика… Вот черт! Вика, пожалуйста, не плачь. Пойдем, я отправлю тебя домой, раз ты настолько меня не переносишь. Я, по крайней мере, попытался… Да пропади оно все пропадом! Пойдем…
— Да отвернись ты! — прорыдала я, подняв голову. — И так тошно, еще и ты меня зареванную разглядываешь. Уйди с глаз моих!
Павел сделал было движение ко мне, как будто собрался поднять меня, но после этих злых слов отшатнулся, словно на стену налетел, и замер. Потом смерил меня каким-то обреченным взглядом и в самом деле отвернулся. А мне еще обидней стало, довел до истерики и теперь даже смотреть на меня не хочет.
Совсем спятила на нервной почве, сама не знаю, что хочу. Вероятно, внеплановый ПМС дает о себе знать.
Снова попыталась взять себя в руки, и на этот раз удалось. Начала постепенно успокаиваться и, всхлипнув в последний раз, поднялась.
Уверена, Павел прекрасно понял, что я уже не лью слезы, но оборачиваться не торопился. Так и стоял, не шевелясь, как манекен на витрине. Плечи его были напряженно приподняты, как будто он ожидал удара или нападения. Странно, его светлые волосы в свете зеленой луны приобрели едва заметный розоватый оттенок. Как такое возможно?
Я перевела дух и огляделась. Оказывается, я неосознанно бежала по дороге в сторону леса. И теперь передние деревья находились на расстоянии не далее чем пятнадцать метров. Никакого просвета между ними, сколько не вглядывалась, увидеть не смогла.
Умом понимала, что мой муж действительно где-то здесь живет, иначе зачем меня нужно было сюда тащить, но все равно не могла представить его в этом щегольском костюмчике в волчьей конуре. Берлога побольше будет. Но он не медведь. А я? Я кто?
Снова бросила взгляд на стоящего спиной ко мне блондина.
— Апполинарий, — позвала вполголоса. Хватит уже торчать посреди унылого пейзажа, погостили, пора и честь знать.
Павел не спеша повернулся и поднял на меня глаза. Ой, мамочки, что случилось-то? В те несколько минут, что он стоял отвернувшись, выражение его лица полностью изменилось. За все время, что мы знакомы, я впервые видела его такого… такого… чужого. Холодный непроницаемый взгляд, крепко сжатые губы, нахмуренные брови, все это как-бы приказывало не приближаться. Между нами внезапно выросла стена отчуждения.
И только теперь до меня дошло, что я говорила. Что мне тошно. Я снова это сказала. А он, что неудивительно, сразу принял эти слова на свой счет. Но на этот раз я действительно не хотела его оскорбить. Просто сама ситуация меня сразила. Не каждый день доводится узнавать, что твой ухажер — огромный волчара, а ты сама — вообще фиг знает кто.
— Паш, — виновато взглянула я на него, — послушай…
— Ничего не нужно объяснять, Виктория. Я уже сказал, что ты вернешься домой.
— А ты? — спросила нерешительно.
— Я уже дома, — ровным голосом сообщили мне. — В твоем мире мне больше делать нечего.
— Но ты же полицейский? — зачем-то спросила. Не все ли мне равно? Да нет. Как оказалось, не все равно. — У тебя же работа или, как там правильно, служба?