– О, вот ты где! – скалясь во весь рот, сказал он Шуше.
Шуша уже без малого неделю избегала его, не зная, как он может отреагировать при личной встрече на её выходку во время собрания. И теперь она немного напряглась. Глаза сисадмина лихорадочно блестели, то ли от возбуждения, то ли от усталости: все эти дни отдел компьютерного обеспечения в режиме форс-мажора модернизировал компьютеры и сеть бюро.
Но рыжий, по-прежнему радостно лыбясь, подкатился к ней на коротеньких ножках и, схватив её ладонь, часто и сильно затряс.
– Батя распорядился удостоить тебя звания «Друг гномов»! Тьфу, «Друг нативных горцев»! Дерьмо тролличье, в жизни привык уже к этой политкорректности, а с наградами и легендами никак не разберусь… Тьфу, чертовня, – не тролличье дерьмо, а экскременты горноориенталов! Никак не запомню!
Он по-прежнему тряс Шушину руку и с радостной преданностью заглядывал ей в лицо.
– Ты не представляешь себе, сколько золота мы огребли! И это только от нашего бюро! А сейчас уже и остальные регионалы на модернизацию средства получили, клянусь маминой бородой! Золото-золото, золото! Золото, золото-золото! – пропел он популярный среди нативных горцев в этом сезоне мотивчик.
Шуша расслабилась. Судя по всему, ей удалось доставить настоящее счастье не только лично Харду Матплате и его, без сомнения, почтенной семье, но и всем нативным горцам в целом. Гарасфальт, глядя на них, хихикал в своём кресле.
Хард перестал трясти её руку и размашисто шлепнул её выше колена всей немаленькой ладонью. Шуша еле сдержалась, чтобы не поморщиться.
– Папочка хотел, чтобы ты завтра же прибыла для торжественного вручения нагрудно-наспинного знака, но я ему так и сказал: «Извини, батя, но у нас тут небольшая проблема! Решим её – я сам Шушу привезу, хоть на собственной бороде!»
– Спасибо, – ответила она. – А какой он?
– Кто? – не понял Хард.
– Нагрудно-наспинный знак.
– А, ничего страшного! Около тридцати кило, изображает собой посеребрённые доспехи, на груди и на спине золочёная надпись на языках всех рас: «Друг гномов». Тьфу! Это раньше было, а теперь «Друг нативных горцев». Чтобы союзники сразу за своего принимали, а враги – целились! Паф-паф! – изобразил он прицеливающегося врага.
Чуть подумав, Шуша решила всё же поблагодарить Харда.
– Эх, ладно, заболтался я, – махнул он рукой. – Пойду сосну, а то только что закончил последний комп. Какие же машины вы, техноориенталы, выдумали! Какие же машины! Моща! – он, уже направлявшийся к диванчику, стоявшему у противоположной стены, вдруг обернулся и, грозно подняв указательный палец, произнёс: – Но совершенно, совершенно не умеете с ними управляться!
Шуша с Гарасфальтом переглянулись, еле сдерживая смех.
– Эй, длинноухий! – неполиткорректно крикнул Гарасфальту Хард, и тот нахмурился. – Ну, не обижайся, шучу. Ты уже то заклинание, что тогда в борделе-то использовал, наложил на окно? Когда та дендрофилка-то, помнишь, что учудила?
Гарасфальт густо покраснел и кивнул, пряча глаза от Шуши.
– А, ну класс! Золото-золото, золото! – пропел уже растянувшийся на диване нативный горец и вдруг безо всякого перехода захрапел.
– Смотри-смотри, начинается! – показывая на двор, сказал Гарасфальт.
Свою персону слухач, видимо, тоже решил подать эффектно, хотя бы в первый раз. Молоденький бритый налысо техноориентал в длинном кожаном плаще встал перед статуей Ганди, а телевизионщики с камерами и журналисты печатных СМИ с диктофонами выстроились полукругом перед ним, ожидая откровений. Слухач воздел руки к стенам бюро, взмахнул и что-то прокричал. Шуша хихикнула: она прекрасно знала, что на самом деле работа слухача не требует громких заклинаний.
По двору пронёсся первый, ещё лёгкий ветерок: аэропроектники не дремали. Впрочем, сюрприз они могли заготовить уже давно и просто настроили обратную связь, чтобы ветер поднялся точно с началом работы слухача.
Слухач опустил руки и медленно покачал головой, кажется, закрыв глаза, – с такого расстояния не разглядишь.
– Ищет нужные окна, – догадался Гарасфальт.
Ветер словно бы нехотя поднял одну скомканную бумажку, потом ещё несколько… Затем по двору закружилось сразу пять или шесть мусорных смерчиков, вырастая на глазах. Один, посильнее, пролез за спину слухачу и встал там, как приклеенный, собирая в себя весь мусор вокруг статуи Махатмы. Телевизионщики завозились, толкаясь: смерч портил им кадр, они пытались найти другой ракурс.
Лицо слухача озарилось радостью: похоже, он всё-таки обнаружил что-то ценное. И в этот момент ветер словно сорвался с привязи, аж стекла задрожали.
За какие-то мгновения двор превратился в котёл с пылью и мусором, на дне которого бессмысленно трепыхались журналисты и несчастный слухач, которому порыв ветра в первую же секунду залепил лицо большим полиэтиленовым пакетом. Кто-то пытался спасать технику, штативы которой не выдерживали напора ветра, кто-то спасался сам. Шуша увидела одного корреспондента, который сражался с ураганом за обладание собственной курткой, и на секунду обрадовалась, узнав в нём того настырного субъекта, который вчера вечером, во время попытки штурма, колотил в дверь бюро металлической «удочкой» от микрофона… Но тут же пожалела несчастного: куртку ему удержать не удалось, ветер, играючи, набил рукава её пластиковыми стаканчиками и скомканной бумагой и выбросил через забор бюро на уличный газон. Мусорный смерч поднимался всё выше и выше, на асфальте двора и возле урн перед входом уже не оставалось ничего, и журналисты, наконец, не выдержав, побежали, оставляя собственное имущество и технику.