А я после звонка из Алма-Аты направился к Ельцину. Пятый этаж был уже забаррикадирован и очищен от лишних людей. Я шел быстро, и вдруг — окрик:
— Стой, кто идет?!
Одновременно с этим я увидел направленный на меня пистолет и охранника в черной маске, вынырнувшего откуда-то из-под перевернутого кресла. Я еще по инерции шел, недоумевая по поводу выходки охранника, но мурашки по телу уже побежали. Положение было нелепое — я не знал, что делать. Но охранник опустил оружие, видимо, заметив мой депутатский значок. В приемной Бориса Николаевича было много народу, в том числе депутаты, некоторые при оружии. Помню Олега Максимовича Попцова, Александра Григорьевича Гран-берга, Федора Вадимовича Шелова-Коведяева, Виктора Пименовича Миронова и других.
Заходить в кабинет не стал — Борис Николаевич уже спустился с Хасбулатовым в подвал, специально оборудованный для чрезвычайных ситуаций. Приблизился было к окну, но ко мне подошли и вежливо посоветовали держаться от него подальше, потому что оно может, дескать, хорошо простреливаться снайперами из гостиницы «Украина».
— Наблюдать за улицей лучше из зала…
Я послушно переместился в зал, но не успел толком там осмотреться, как меня и всех вокруг оглушил выстрел. Это было настолько неожиданно, что мы вздрогнули и на мгновение нас охватил страх. А что, ведь при таком напряжении и простой хлопок в ладоши наделает немалый переполох!
Не зря же те, у кого было оружие, вскинули его на изготовку, поскольку выстрел-то был настоящий, да к тому же кто-то предупредительно крикнул:
— Идут!
Но никто на нас не нападал, а из комнаты, где громоздилась замысловатая конструкция из мебели, послышался чей-то жалкий голос:
— Не волнуйтесь! Ошибка произошла. Здесь один из наших нечаянно нажал на спуск автомата…
Получилось так, что мне с Попцовым и Мироновым пришлось ненадолго отлучиться, а когда я вернулся, то застал в приемной Бориса Николаевича в окружении корреспондентов. Он только что поднялся из подвала, выглядел усталым, но тем не менее был спокоен и обстоятельно рассказывал о своих впечатлениях от различных встреч, от телефонных разговоров с Янаевым, а также с Назарбаевым и другими руководителями республик. Ельцин охарактеризовал все случившееся в Москве как преступление, а организаторов путча назвал преступниками. Думаю, что в те дни победа демократии и Ельцина стала складываться со всей очевидностью благодаря его наступательной, я бы даже сказал, радикальной позиции: от правовой оценки происходящего до действий по нейтрализации — задержанию и аресту гекачепистов.
Я слушал беседующего с журналистами Ельцина и вспоминал наш с ним разговор, который состоялся немногим ранее: тогда Борис Николаевич рассказал, как он узнал о начале путча.
Утром его окликнула дочка: «Папа, послушай, по радио что-то непонятное передают». Из текста диктора он сразу понял — переворот и тут же позвал к себе Силаева и оказавшегося в Москве Собчака. Затем к нему пришли Хасбулатов и Бурбулис. «Мы писали воззвание, — продолжал Борис Николаевич, — но я понимал, что нужно отсюда уезжать, так как танки были ще-то неподалеку. Я позвонил Грачеву и сказал: «Прикрой». Тот понимал, чем рискует, и тем не менее прикрыл».
Получается, что уже тогда у нас появились союзники, и о них Борис Николаевич тоже теперь рассказывал корреспондентам. Когда был дан отбой тревоге, мы разошлись по своим местам, чтобы вскоре собраться с депутатами в Малом зале. Такие недолгие встречи оказались очень результативными, и мы стали проводить их систематически два раза в день — в 10 и в 17 часов. Во время этих встреч координировались действия депутатов, участники встреч обменивались информацией, искали оптимальные решения возникающих проблем. Несколько раз собирался Президиум Верховного Совета для принятия официальных документов.
Предстояло решить еще одну важную задачу — подготовить и провести чрезвычайную сессию Верховного Совета. Из Белого дома уже нельзя было давать телеграммы, тогда мы посадили сотрудников на машины и направили людей на почту разослать депутатам телеграммы с приглашением на чрезвычайную сессию Ночь накануне 20 августа провел без сна, было много поездок и текущих оперативных дел. Вместе с другими депутатами ездил к связистам в Сокольники — там было все спокойно. Утром 20 августа, часа в четыре, я вышел на площадь поговорить с людьми, пробыл среди них до шести…
С отцом Глебом Якуниным и Беллой Денисенко ходили мы среди наших защитников и рассказывали им все, что нам было известно самим. Мы с отрадным удивлением смотрели на людей, на то, с какой жадностью они впитывали получаемую информацию и как эта информация и наше с ними общение поддерживают их в бессонные утренние часы, когда и силы уже растрачены, и сознание словно бы притуплено. Если уж та заговорщическая мразь и отважилась бы на что-либо, то непременно выбрала бы эти расслабляющие утренние часы.