Радек по этому поводу в свойственной ему циничной и бесцеремонной манере заявил германскому послу в сентябре 1923 г:
«Вы же не можете думать, что мы за те паршивые миллионы, которые вы нам даете, в одностороннем порядке свяжем себя политически, а что касается монополии, на которую вы претендуете для германской промышленности, то мы совершенно далеки от того, чтобы согласиться с этим; наоборот, мы берем все, что нам может пригодиться в военном отношении, и везде, где мы можем это найти. Так, во Франции мы купили самолеты, и из Англии нам тоже будут делаться (военные. — С. Г.) поставки»[128].
В итоге переговоров были парафированы два подготовленных ранее договора о производстве в СССР (Златоуст, Тула, Петроград) боеприпасов и военного снаряжения и поставках военных материалов райхсверу, а также о строительстве химзавода. Руководство райхсвера заявило о готовности создания золотого фонда в 2 млн. марок для выполнения своих финансовых обязательств[129]. Крестинский сообщил Чичерину, что результаты «остаются в пределах тех двух договоров, которые были подготовлены в Москве»[130]. С учетом результатов этой серии германо-советских переговоров руководители райхсвера были готовы продолжать сопротивление в Рурской области при сохранении внутреннего порядка в стране и заодно добиваться экономической помощи Англии.
Однако Куно под влиянием обострявшейся внутренней ситуации, вызванной проводимой им политикой «пассивного сопротивления» и угрозой всеобщей забастовки, подал в отставку. 13 августа 1923 г. Г. Штреземан сформировал правительство большой коалиции с участием СДПГ и взял курс на изменение внешней политики — отказ от односторонней «восточной ориентации» и поиск модуса вивенди с Францией.
15 сентября 1923 г. президент Эберт и канцлер Штреземан однозначно заявили Брокдорфу-Ранцау, что они против продолжения переговоров представителей райхсвера в Москве, потребовав ограничить помощь в поставках советской оборонной промышленности и постараться направить ее на сугубо экономические рельсы. Тем не менее, несмотря на «бодрые» доклады Брокдорфа-Ранцау в октябре 1923 г., что ему это, мол, уже удалось, сделать сие было не так-то просто, если не сказать, невозможно. Не случайно сам Ранцау рассматривал как успех уже одно только то, что ему удалось добиться отмены переписки между военным министерством Германии и ГЕФУ, поначалу осуществлявшейся через советских дипкурьеров и НКИД, и вести ее в дальнейшем через германское посольство в Москве[131].
После франко-бельгийской оккупации Рура и фактического захвата Мемеля Литвой, а также ввиду слабости Германии руководители СССР опасались, что Франция могла бы захватить Германию и вплотную приблизиться к советским границам. Тогда, считали в Москве, налицо была бы угроза нового похода Антанты на Восток. Поэтому, когда кабинет Штреземана провозгласил отказ от политики предыдущего кабинета, в Москве стали тоже искать другой путь, а именно — стимулирования революции в Германии.
Председатель Исполкома Коминтерна (ИККИ) Зиновьев в конце июля — начале августа 1923 г. просто-таки сломил Сталина и Каменева, навязав им в своих письмах из Кисловодска, — где он с группой других членов ЦК РКП(б) (Троцкий, Бухарин, Ворошилов, Фрунзе и др.) пребывал в отпуске, — свои представления о происходивших в Германии событиях.
Из его письма Каменеву от 30 июля 1923 г.:
«В Герм. надвигаются исторические события и решения».
Из письма Зиновьева Сталину от 31 июля 1923 г.:
«Кризис в Германии назревает очень быстро. Начинается новая глава (германской) революции. Перед нами это скоро поставит грандиозные задачи, НЭП войдет в новую перспективу. Пока же, минимум, что надо — это поставить вопрос
1) о снабжении нем. коммунистов оружием в большом числе;
2) о постепенной мобилизации чел. 50 наших лучших боевиков для постепенной отправки их в Германию. Близко время громадных событий в Герм.»[132].
Сталин, основываясь на докладах Радека, исколесившего в мае 1923 г. пол-Германии[133], был куда реалистичнее.