Согласно ст. 1 этого договора стороны взаимно отказались от всяких финансовых претензий друг к другу (возмещение военных расходов и убытков, включая реквизиции, невоенных убытков, расходов на военнопленных). Для Советской России ст. 1 означала отказ от претензий на репарации с Германии. В ст. 2 был особо закреплен отказ Германии от претензий на возмещение за национализированную частную и государственную собственность при условии, что правительство РСФСР не будет удовлетворять аналогичных претензий других государств. Договор предусматривал восстановление дипломатических и консульских отношений между двумя странами (ст. 3), а также развитие экономического сотрудничества и торговли на основе принципа наибольшего благоприятствования (ст. 4). В ст. 5 была зафиксирована готовность германского правительства «оказать возможную поддержку сообщенным ему в последнее время частными фирмами соглашениям и облегчить их проведение в жизнь». Постановления договора вступали в силу немедленно. Лишь пункт «б» ст. 1 об урегулировании публично- и частноправовых отношений и ст. 4 о наибольшем благоприятствовании вступали в силу с момента ратификации.
В дополнение к договору подписавшие его Чичерин и Ратенау обменялись письмами, не подлежавшими опубликованию. В них стороны подтвердили, что в случае признания Россией упомянутых в ст. 2 претензий в отношении какого-либо третьего государства, урегулирование этого вопроса станет предметом специальных переговоров в будущем, причем на такой основе, что с бывшими немецкими предприятиями должны поступать так же, как и с однотипными предприятиями этого третьего государства. Другими словами (словами Литвинова, члена советской делегации на Генуэзской конференции), в случае удовлетворения Россией претензий третьих стран в отношении национализированного имущества «немцы ставятся в такое же положение». По сути, речь шла о применении, принципа наибольшего благоприятствования. Кроме того германское правительство обязалась не участвовать в сделках международного экономического консорциума в России, предварительно не договорившись с правительством РСФСР[92].
Договор, как уже общепризнано, не содержал никаких тайных договоренностей о военном союзе, однако текст ст. 5 договора опосредованно представляет собой договоренность о военно-промышленном сотрудничестве. Весьма показателен тот факт, что для участия в Генуэзской конференции, единственным вопросом которой были торгово-экономические вопросы, в состав германской делегации был включен преемник генерала В. Хайе на посту начальника генерального штаба райхсвера генерал-майор О. Хассе[93]. По мнению германского исследователя X. Р. Берндорфа, «Рапалльский договор был подготовлен в ходе тесных и секретных обсуждений между г-ном д-ром Ратенау и г-ном фон Зектом», которые происходили по инициативе и в квартире Шляйхера[94]. Канцлер Вирт об этом, естественно, знал. Более того, вопрос о сближении с Россией был предрешен в ходе его бесед с Зектом и зав. Восточным отделом и статс-секретарем германского МИД Мальцаном. Это видно из исследований другого германского историка X. Хельбига[95]. О факте подписания Рапалльского договора Хассе немедленно информировал Зекта, который приветствовал договор словами, что «наконец-то предпринята попытка проведения активной политики»[96].
Еще один германский исследователь Б. Руланд, однако, утверждает, что Зект ничего не знал об этом договоре и не участвовал в его подготовке. Вот приводимые им слова Зекта о Рапалльском договоре:
«Я рассматриваю его не по его материальному содержанию, а по его моральному воздействию. Он является первым, но весьма существенным усилением авторитета Германии в мире. Это заключается в том, что за ним предполагают больше, нежели тому имеются фактические основания. Не существует никаких военно-политических договоренностей, но в их возможность верят <…>. В наших ли интересах разрушать этот слабый ореол? Гораздо лучше, чтобы неразумные (люди) верили в это. Нашей целью должно быть достижение договора, обеспечивающего нам помощь. Я буду предпринимать все, чтобы добиться этого. Но пока это будет достигнуто, нам должна помочь видимость этого. Наши силы слишком малы. Мнение врагов должно их мультиплицировать»[97]. Это высказывание все же дает основание предполагать, что роль Зекта и его содействие заключению Рапалльского договора гораздо больше, нежели считает Руланд.
Французский премьер Р. Пуанкарэ в письме английскому послу от 2 мая 1922 г., оценивая складывавшиеся отношения Москвы и Берлина, писал, что «общая склонность германской политики к сближению с Россией благоприятствует зарождению военного сотрудничества обеих стран».
93
Несколько позднее, 23 ноября 1922 г. распоряжением военного министра Германии Гесслера, которое было адресовано руководителям райхсвера Зекту и флота Бенке все вопросы «германской военной политики по отношению к России» были переданы в руки начальника генштаба, т. е. в руки Хассе. Это означало, что в его ведении оказались и контакты «райхсмарине» с лидерами РКК ВМФ. Таким образом, Хассе наряду с Зектом стал ключевой фигурой советско-германского военного сотрудничества. (Carsten Francis L. Op. cit. S. 150–151).
94
Berndorff Hans R. General zwischen Ost und West. Aus den Geheimnissen der Deutschen Republik. Hamburg, 1954. S. 116.
95
Heibig Herbert. Die Träger der Rapallo-Politik. Gottingen 1958. S. 54, 58. l августа 1922 r. Вирт заявил Брокдорфу-Ранцау, что его сотрудничество с Зектом основывается на полном доверии (Ibid. S. 120).
96
Rolf-Dieter Müller. Das Tor zur Weltmacht: Die Bedeutung der Sowjetunion für die deutsche Wirtschafts — und Rustungspolitik zwischen den Weltkriegen. Boppard am Rhein, 1984. S. 199.