Ответ. Вопрос о Курляндии и Италии являлся предметомнеоднократного рассмотрения и значительных разногласий в руководящих сферах.
По вопросу о курляндской группе войск фюрер считал, что она постоянно привлекает к себе от 50 до 60 русских дивизий. Если увести войска, то на каждую немецкую дивизию придется три-четыре русских, что будет очень нежелательно. го
Генерал-полковник Гудериан придерживался мнения, что необходимо постоянно вывозить войска из Курляндии — одну дивизию за другой.
Командующий курляндской группой армий генерал-полковник Рендулич предлагал абсолютно фантастический план — прорваться в Восточную Пруссию.
Необходимо учитывать, что мы испытывали большие затруднения с морским транспортом. На перевозку дивизии из Либавы в Германию требовалось минимум 12 дней, а для полного оборота кораблей — три недели. По грубым расчетам, на вывоз всей группы армий требовалось не менее полугода. К этому надо добавить воздействие со стороны противника, который, безусловно, усилил бы воздушные атаки, заметив массовый вывоз войск. Поэтому фюрер решил продолжать вывоз техники, материальной части, конского состава и небольшого количества войск, оставляя главные силы для сковывания русских.
По отношению к Италии мы считали необходимым оставлять войска в северной ее части по следующим соображениям:
а) Северная Италия — богатый сельскохозяйственный и промышленный район (орудийные, автомобильные заводы и г. п.).Чтобы использовать местную рабочую силу, не нужно было еевывозить в Германию и тратить средства на ее размещение ипитание;
б) пока наши войска находились в Северной Италии, союзники базировались на аэродромы в районе Рима. Уход из Италииповлек бы резкое приближение союзных баз и усиление воздушных налетов на Германию;
в) если бы мы ушли на горные границы с Францией, Италиейи на старую австрийскую границу, то это не освободило бы много войск (потребовалось бы 16 дивизий).
Решающим соображением в вопросе сохранения Северной Италии явилось наличие наших войск в Югославии; покуда немецкие войска продолжали оставаться в Югославии или находиться в движении из Югославии на северо-запад, мы не могли уйти из Италии, ибо тем самым обрекли бы их на гибель.
Принципиально вопрос об оставлении Италии ставился уже к осени 1943 г. По отрогам Альп была готова оборонительная позиция, на которую могли отойти войска. Группе войск в Югославии был отдан приказ о возможно быстром отходе, но развитие событий на Балканах замедлило это движение и соответственно сделало невозможным уход из Италии.
Вопрос. Расскажите о вашей миссии в Финляндии в 1944 г. и о ваших переговорах с руководителями финского правительства.
Ответ. К июню 1944 г. перед нами стала определенная угроза возможного выхода Финляндии из войны, что совершенно обнажило бы наш северный фланг. С целью предупредить события в Финляндию выехал Риббентроп, который достиг в ходе переговоров с Рюти соглашения о том, что Финляндия не выйдет из войны, не уведомив предварительно Германию. Финляндии было обещано подкрепление в составе одной дивизии и двух дивизионов штурмовых орудий, которые перебрасывались через Таллин.
Мой визит в Финляндию имел целью переговоры с начальником генерального штаба финской армии и одновременно с Ман-нергеймом. Во время совещания по военным вопросам я сообщил Хейнриксу об обстановке в районе группы армий «Север» и заверил его, что будут приняты все меры, чтобы удержать рубеж по р. Нарва. Я предложил Маннергейму, чтобы авторитетная делегация финского генерального штаба посетила штаб группы армий «Север» и ознакомилась с обстановкой. Я также обещал, что по мере потребности Германия будет продолжать перебрасывать подкрепления на финский фронт.
Во время личных переговоров Маннергейм заявил мне, что настроение в Финляндии упало, народ хочет мира и стремится возможно скорее закончить войну. Он дал мне понять, что договор с Рюти не был ратифицирован парламентом, а он, как президент, несет ответственность перед народом и поэтому не связан обязательствами, которые принял Рюти. Далее Маннергейм заявил, что он связан с судьбой своего народа и в решающий момент будет зависеть от него. Я подчеркнул, что Финляндия может быть уверена в нашей поддержке... Маннергейм не дал мне никаких обещаний.
По возвращении в Германию я немедленно доложил фюреру о заявлении Маннергейма, на что он ответил: «Я это ожидал. Когда солдаты начинают делать политику, ничего хорошего из этого не получается. Маннергейм — превосходный солдат, но плохой политик».