Они подошли к дому спереди. Снег был покрыт таким плотным настом, что следов на нем не оставалось. В одной из комнат спереди на втором этаже горел свет, и еще одна лампа где-то на первом этаже подсвечивала сзади входную дверь.
Лобисон осторожно поставил ногу на нижнюю ступень. И будто по сигналу кто-то выстрелил из дома — сперва показалось, что щеку ожгло огнем. Тут же загрохотали ответные выстрелы — настолько близко, что воспринимались как пушечные залпы.
Лобисон инстинктивно нырнул, перекатился, вскочил на ноги за стволом дерева, отряхивая снег с глаз. Романов что-то закричала, и почти одновременно донесся звон стекла и треск дерева с другой стороны дома. Вопли, крики, снова выстрелы.
— Бен, живой?
— Все в порядке! У тебя как?
— Нормально!
А больше времени для разговоров не было, потому что пуля ударила в дерево, за которым он стоял, оторвала кусок коры, и Лобисон отшатнулся, и в это же время донесся из дома громоподобный рев, поднявший на воздух стены и вырвавшийся огромным сгустком пламени. Ветер подхватил его, раздул языки огня ввысь, и жар взметнулся так широко, что даже за деревом его сила заставила Лобисона отступить, подняв руки в бесполезной попытке его от себя оттолкнуть. Пятясь, он наткнулся на толстый корень и упал на спину, тяжело и неуклюже.
А пока он падал, ветер отвел в сторону ветки, загораживающие от него горящий дом. Дрожали и перебегали по снегу тени, отбрасываемые луной, исчезали и появлялись снова, и на миг ему показалось, что нечто четвероногое, темное и какое-то изящное, выпрыгнуло из окна верхнего этажа на навес над верандой. Продолжая то же текучее движение, оно спрыгнуло вниз и растаяло среди деревьев, будто никогда его и не было.
— Шальная пуля угодила в газовый баллон за домом, — сказал шеф детективов. — Ба-бах.
— Господи, — выдохнул Лобисон. — Наша пуля или их?
— Не знаю, — твердо ответил шеф, — и знать не хочу, так что больше не спрашивай.
У Лобисона кружилась голова, сбилась ориентировка и вообще он злился. Наверное, нормальная реакция на то, что тебя чуть не взорвали. А Романов была лишь чуть встрепана, и лунный свет придавал ей какое-то эфирное, надмирное сияние. Господи ты боже мой, она же так прекрасна, что кусаться хочется.
У нее стали большие глаза, будто она услышала его мысли, и он отвернулся в сторону, прокашлялся.
— Сколько тел?
— Восемь, — сказал шеф детективов, — но там еще считают поджаренных, и это какое-то время займет. Очень эффективный был взрыв. Если кто и был в доме, то погиб.
Романов рядом с ним тихо сказала:
— Местная полиция говорит, что в этой семье было двадцать три человека, относящиеся к трем поколениям, и все жили по этому адресу.
— Три поколения? — переспросил Лобисон.
— Не дети, — ответила Романов не на его слова, а на его мысли. — Самому молодому было двадцать три. Они, очевидно… — Она запнулась, подыскивая нужные слова. — Похоже, что в каждом поколении браки заключались рано и детей рожали в очень молодом возрасте.
Где-то в уголке мозга отпустило напряжение, но он ощутил это отстраненно, будто стоял в шаге от самого себя. Снова потряс головой, не от недоверия, а пытаясь избавиться от дезориентированности. В животе заурчало, продолжительно — и Романов, и шеф детективов могли услышать. Но глупости, он перед выездом поел, не с чего ему быть голодным.
Романов посмотрела на него, и он ощутил тяжесть ее испытующего взгляда. В третий раз замотал головой, почти со злостью. Запах ее духов стал намного резче, и ничего он не чуял, кроме нее.
Шеф детективов принял подавленное настроение Лобисона за раскаяние по поводу резни.
— Я бы не стал проливать по ним слезы, — сказал он. — Мы вот что нашли. — Он показал побитую металлическую коробку. — Ее взрывом выбросило в окно. Похоже на трофеи от тринадцати жертв, ваша напарница уже некоторых идентифицировала.
Лобисон автоматически взял шкатулку, заглянул. Узнал держатель для волос, серьгу, жалкую свалку личных предметов, ни для кого не представляющих ценности, кроме покинутых любимых.
— Случай для учебников, — сказал детектив. — Целая семья серийных убийц. Я сообщил в Национальный Информационный Центр по Преступлениям, и пусть фэбээровцы в штаны писают от зависти. К нам шлют профайлера из Квантико первым же рейсом. Целая семья, — повторил он, будто не веря сам себе, и вдруг просиял. — Семейственность развели, понимаешь. — Он засмеялся своей шутке и толкнул Лобисона локтем в бок. — Семейственность — да?
— Господи боже мой! — повторил Лобисон, только на этот раз шепотом. — Тот, который звонил, — он же говорил правду. Это они.
— Они, конечно, — подтвердил детектив. — Насколько я понимаю, им чертовски повезло, что шальная пуля попала в баллон и сожгла всю эту кодлу. Таким образом, виновники тринадцати кровавых убийств попались на горячем. — Он снова засмеялся. — И мы даже не должны тащить их на суд. Не говоря уже о том, что вы оба получаете золотые щиты. А это такой дар, сержанты, что сам дальше приносит дары. Счастливого Рождества. — Он вытянул шею, глядя поверх плеча Лобисона, и скривился: — Вот блин…
— В чем дело?
Романов проследила за его взглядом: во двор въезжал фургон второго канала телевидения.
— Кто нас позвал? — спросил Лобисон. — Кто их заложил?
— Какая разница? — ответил детектив, поправляя галстук. — Этих долболобов я беру на себя. — Он подмигнул. — А вы давайте домой. Отсыпайтесь и можете с утра не приходить. Рапорты мне на стол к концу смены.
— Есть, сэр! — ответила Романов.
Начальник направился к съемочной группе, а Лобисон только сейчас заметил логотип на борту фургона.
— Черт! — сказал он и вытащил сотовый. — Надо позвонить моим, пока это в новости не попало. Они всегда боятся увидеть меня в десять часов мертвым или умирающим.
Романов заинтересовалась:
— Твои родные переживают, когда ты на работе?
— Ты не поверишь. Особенно мои братья. — Он нажал кнопку быстрого набора и поднес телефон к уху. — Все шестеро.
Он не заметил, как она застыла после этих слов неподвижно.
— У тебя шесть братьев? — спросила она.
— Ага, — мрачно ответил он. — И то, что я среди них младший, мне жизни не облегчает.
Романов придвинулась к нему ближе, слишком близко. Их руки соприкоснулись, и ее запах, цветочный с примесью мускуса, стал еще сильнее, так силен, что никакого другого он уже не чувствовал. Сквозь нарастающий рев в ушах он услышал ее голос, говорящий как сквозь сон:
— Ты мне не говорил, что ты — седьмой сын.
Он заставил себя засмеяться, шагнув от нее чуть в сторону. Очень он удивился и смутился, почувствовав, что у него резко, грубо и болезненно встал.