— Жить будешь? — Аркаша не спешила на помощь к своему папане. Она не раз наблюдала последствия гулянок тети Оли, и похмелюга мадам Захаровой всегда была зрелищем умопомрачительным, а действом разрушительным. Но это если не знать нюансы. Проще говоря, тетю в эти моменты трогать вообще не стоило, но на сигналы — типа кинуть аспирин в приоткрытый рот или залить утренний бокальчик вонючей жидкости в ту же топку — необходимо было реагировать мгновенно.
— По-моему, я при смерти, — пробубнил Гуча, растягиваясь на груди Маккина дохлым ковриком.
— Это все настойка прабабуси Шаркюля, — бесстрастно поведала Аркаша — мало ли, Гуча подзабыл с кем и как отжигал накануне.
— Я его убью... — Скунс издал болезненный стон.
— Господин Гучебей, — осторожно начал Маккин, — уверяю вас, ничего такого...
— Молчи, креветка. — Гуча угрожающе сверкнул глазками-бусинками, застонал и вновь уткнулся носом в грудь русала. До ребят донесся его бубнеж: — Я тебя еще убивать буду-у-у.
Маккин растерянно уставился на Аркашу и, когда та поймала его взгляд, вдруг стушевался и отвернулся.
В дверь постучали, а секунду спустя щелкнул замок и в комнату проскользнул Шаркюль.
— Туки-туки, — бодро прогнусавил он, поправляя лацканы пиджака. — Шесть тридцать утра. Пора вставать, самка Аркаши.
«Зачем будить так рано в выходной?» — озадачилась Аркаша, но спросить не успела.
— Шаркю-ю-ю-юль! — взвыл Гуча.
— Да?
— Иди сюда. Убивать буду.
— Меня нельзя. — Шаркюль приблизился к ним, но выбрал место, находящееся вне зоны поражения. — Я общежитием управляю.
— Плохо управляешь. — Гуча с трудом поднял голову. — Этот пацан забрался в постель к Аркаше!
— Который самец? — Шаркюля новость ни капли не удивила. Хотя с учетом того, что встал он раньше всех и даже вроде как успел избавиться от похмелья, он мог воочию видеть всю картину совместной ночевки.
— Да, самец! — взорвался Гуча и тут же со стоном уронил голову обратно на грудь Маккина.
— Позвольте объяснить, — попытался вклиниться в разговор русал.
— Молчи, поганец, я выбираю что тебе выгрызть сначала. А с тобой, гоблинская рожа, я пить ни в жизнь больше не буду. Осознаешь, что тут случилось плохого?
— Когда самец полез к самке? — То ли Шаркюль не понимал, что нарывается, то ли у него с самого утра врубился режим дотошности.
— Да, когда полез. — Гуча, видимо, ругнулся, но никто ничего не расслышал.
Шаркюль впал в глубокую задумчивость. От напряженной работы мозга у гоблина даже глаза закатились.
— Понял. — Комендант громко шмыгнул носом и утерся рукавом. — Я об этом читал. Случился период размножения.
Гуча всхрапнул и обессилено свесил хвост с бедра Маккина.
— А вы прикольные, — хмыкнула Аркаша. — Даже когда трезвые.
— Прошу прощения, — с чувством извинился Маккин. От смущения бедняга не знал куда себя деть.
— Не, ну зачем извиняешься? Так, господа, которые уже не в зюзю, вот вам краткий доклад. Вчера Шаркюль вырубился прямо на кровати Маккина. Сдвинуть его мог разве что бульдозер. Ночь холодна, одеял нам никто не дал, а спать, знаете ли, очень хотелось. Я сама позвала Макки к себе.
— Доча…
— Ты, кстати, между нами спал. И да, мы все спали в значении «сопеть и храпеть». — Аркаша раздраженно тряхнула волосами. — Мне хватает других проблем, поэтому харэ заморачиваться по всяким пустякам.
— Еще раз прошу у вас прощения, — виновато пробормотал Маккин.
— У меня слишком болит голова, чтобы приступать к откровенному членовредительству, — проворчал Гуча. — Но я запомнил ваши морды.
В коридоре послышались шаги.
— Эй, четыреста семнадцатая! — Голос Грегори звучал все громче, староста стремительно приближался к их комнате. — Вы уже проснулись?
— Ты не запер дверь? — всполошилась Аркаша.
— Нет. — Шаркюль задумчиво почесал подбородок.
— Блин!
Дернув на себя одеяло, Аркаша успела укутаться прежде, чем в комнату вошел Грегори. В то же время Маккин, видимо, уже привыкший постоянно прятаться, оттолкнулся ногами от кровати Аркаши и, кувыркнувшись назад вместе с Гучей, прямо на лету сорвал со своей постели одеяло и уронил его на себя. Перед глазами вошедшего старосты предстала следующая картина: на одной кровати лежало покрытое одеялом тело, на полу рядом с другой кроватью расположилось живое одеяльное иглу, из глубин которого настороженно поблескивали глаза, а посреди комнаты с невозмутимым видом застыл Шаркюль.
— Утра всем. — Грегори снисходительно оглядел весь беспорядок и, приблизившись к кровати Аркаши, осторожно потряс ее за лодыжку. — Вставай, друг. У нас с вами еще куча дел.