Внутри оказались бактерицидный бинт с просроченным сроком годности и непонятные таблетки в банке без этикетки. Пётр чертыхнулся и захлопнул дверцу. В груди больше не кололо, но голова была тяжёлой, как после нескольких дней без сна. Хотелось свалиться в постель и проспать до начала следующей смены.
Кристалл.
Пётр достал его на свет и посмотрел на трещину, которая в бледном мерцании энергосберегающих ламп казалась длиннее и глубже, чем раньше, как будто кристалл разрушался у него на глазах. Пётр качнул головой, взвесил кристалл в руке и бросил в урну — к остальному мусору.
В коридоре Вик допивал кофе.
— И как? — спросил он Петра.
— Да никак! Кто там развлекался вообще? На аптечке свастика нарисована, внутри — таблетки без этикетки. Ещё бы мыло с верёвкой положили!
Вик загоготал.
— Это ты? — Пётр смерил его взглядом.
— Да ты чё? На кого я, по-твоему, похож? Хуй знает, чё там с аптечкой. Жалобу надо писать! Нам нормальную аптечку полагается иметь, а не это вот всё!
Пётр потёр грудь. Сердце вновь расходилось.
— Ну хорош! — Вик допил кофе и поставил стаканчик на автомат. — Я рву когти! Со мной?
— Задержусь немного.
— Значит, всё-таки Аллку ждёшь. Так и запишем.
— Вали давай! — Пётр махнул рукой.
— Я к нему, как к другу, а он… — с деланной обидой проговорил Вик.
Он сплюнул на пол, растёр ботинком плевок и зашагал к выходу, смешно распялив руки. У двери в приёмную остановился, шмыгнул носом и грузно толкнул дверь плечом. Из приёмной послышались голоса — грубоватый, Вика, и писклявый, женский. Светка, тощая, словно от булимии, влетела в коридор и, зыркнув вылупленными глазищами на Петра, застучала каблуками по направлению к диспетчерской.
Смена Аллы.
Пётр расхаживал взад и вперёд по коридору. Женщины в диспетчерской ссорились. Светка пищала так, будто надышалась гелием, и от её стервозных интонаций у Петра ещё сильнее разболелась голова. Он уже пошёл к выходу, как вдруг остановился.
— Да десять минут, чё ты ерепенишься! — визжала Светка.
— Какие на хрен десять минут! — возмущалась Алла.
Её голос по сравнению со Светкиным казался грудным басом.
Пётр, не до конца понимая, что делает, быстро зашёл в техничку и, усевшись перед урной на колени, принялся разгребать мусор.
Стаканчики, снова стаканчики. Что-то холодное и липкое пролилось ему на руку, и он брезгливо поморщился. Спустя несколько секунд он вытащил из урны кристалл и поднял над головой, как потерянную и вновь обретённую драгоценность. К камешку пристал обрывок этикетки — название лекарства, от которого осталось лишь невразумительное «прозин». По пальцам стекал чей-то недопитый кофе. Пётр спрятал кристалл в карман и вытер о штанину руку.
Единственная лампа на лифтовой площадке не светила, а лишь подсвечивала в воздухе пыль. Пётр зашёл в квартиру, и дверь тут же захлопнулась, заперев его в темноте. Он вслепую нашарил кнопку на стене, нажал, но свет так и не загорелся.
Квартира была мёртвой, оглушительно пустой, как будто он по ошибке забрёл в заброшенный дом за кольцом. За последним кольцом. Пётр смог рассмотреть только серые пятна поверх угольной черноты — исчезающую в сумраке мебель, широкий прямоугольник плотно зашторенного окна.
Если ты чего-то не видишь, значит этого нет.
Он полез в карман за пингбеном и выронил пакет с продуктами. Что-то вывалилось из пакета, покатилось по полу, затихло и сгинуло.
Пётр вздохнул.
Какого чёрта он зашторил окна?
Он несколько раз пощёлкал кнопкой включения света. Заедающий механизм наконец сработал, лампы на потолке мигнули и принялись медленно разгораться.
Пётр стал собирать с пола продукты.
Всё было на месте — два пищевых брикета со вкусом рыбного филе и два со вкусом говядины, пластиковый контейнер с водой, — и только яблоко, которое стоило втрое больше, чем всё остальное, укатилось куда-то впотьмах. Пётр не сразу нашёл пропажу. Яблоко застряло под диваном, и пришлось выуживать его, улегшись на полу, залезая в маслянистую пыль по локоть. Навалявшись в грязи, Пётр устало уселся на диване, разглядывая деликатесный фрукт — небольшой, размером с ладонь. Одна его сторона примялась и размякла — так, словно яблоко уже начинало подгнивать.