И он позволяет себе утонуть.
Глава 3
Единственный, кто глядит на нее – тот самый парень, чье лицо она не могла выкинуть из головы всю неделю: растрепанные темные волосы явно нуждаются в стрижке, рука в свежем гипсе, и яростные янтарные глаза, пронзающие ее насквозь.
– Привет, – хрипло произносит она, заставив себя перестать улыбаться. Голос у нее прерывается – за шесть недель она им воспользовалась в первый раз. Первый раз с тех пор, как она заговорила с этим парнем в столовой, а потом захлопнула за собой дверь, намереваясь бежать прямиком в полицию и сказать им, что ей нужна помощь. Однако могла добраться только до массивных ворот у выхода с территории школы. Но каждый раз первый шаг за ворота переносил ее обратно, прямо на ту тропинку, где она очнулась, будто раз за разом проигрывалась одна и та же песня. И так три раза.
Глаза парня сужаются; взгляд скользит по ее щеке, по носу, задерживается на губах. Он медленно моргает, раз, другой.
– Куда это ты пропала?
Никуда, думает она, вспоминая заброшенный сарай, который нашла на пустыре за школой. Сарай был совершенно пуст, как и ее память – идеальный дом для такой, как она: без имени, без прошлого.
Уже неделю каждое утро ее необъяснимо тянуло к этому корпусу и, наконец, она набралась достаточно храбрости, чтобы украсть форму, войти внутрь и сесть за парту
– Ты исчезла, – произносит он.
Она ерзает на стуле, бросает взгляд на его губы.
– Знаю. Просто не могла придумать ничего, что могло бы затмить впечатление от моей первой фразы.
– Держи, – смеется парень и подталкивает к ней свой раскрытый учебник.
Она моргает, и призрачное эхо пульса бьется у нее в горле от того, как его взгляд изучает ее лицо, от того, как он слегка надувает губы, прежде чем улыбнуться.
– Спасибо, – говорит она. – Но все нормально. Я могу просто послушать.
Он пожимает плечами, но не отодвигается.
– Похоже, сегодня мы проходим историю зарождения капиталистических отношений. Мне бы не хотелось, чтобы ты упустила хоть часть этого увлекательного занятия.
Девушке не совсем понятно, как себя вести. Физическая, почти болезненная тяга к нему заставляет ее заподозрить, что именно в нем причина того, что ее буквально тащит сюда каждое утро, как в тот первый день в столовой. Но он кажется таким милым, даже беззащитным, будто она – вымазанная медом липучка, а этот идеальный парень летает вокруг, ничего не подозревая. Ну что это за девушка, которой ни спать не нужно, ни есть, и которую каждый раз, как она пытается уйти с территории школы, притягивает обратно?
Он все продолжает на нее смотреть, и она поводит плечом, позволяя волосам занавесом упасть между ними.
– Колин? – Звучит женский голос, четкий и властный.
Давление от его взгляда исчезает.
– Простите, миссис Польцевски, – говорит он.
– Ты кто такая, детка? – спрашивает учительница.
Кабинет – как огромный пузырь, немой, пульсирующий ожиданием, и девушка осознает, что учительница обращается к ней. Но, пока вопрос повисает в воздухе, у нее в голове раздается мужской голос.
«Наверняка ты не знаешь, что твое имя означает «свет», – прошептал он; его губы слишком близко от ее уха.
«Я знаю», – хотела сказать она, но рука на горле не давала даже воздуха в грудь набрать.
– Люсия, – резко выдыхает она. – Меня зовут Люси.
Учительница кивает.
– Ты новенькая, Люси?
При звуках чужого голоса, произносящего ее имя, внутри у нее что-то сжимается. На один веский миг она чувствует себя настоящей, будто она – воздушный шарик, и кто-то, наконец, привязал к веревочке груз. Может, если у девушки есть имя, она не может просто так взять и улететь в небо?
Люси кивает, и призрачный жар обжигает ей щеку, там, где она опять чувствует вернувшийся взгляд Колина.
– Тебя нет у меня в списке, Люси. Можешь сходить в офис, чтобы тебя записали?
– Простите, – отвечает Люси, борясь с охватившей ее паникой. – Я только сегодня пришла.
Миссис Польцевски улыбается.
– Только не забудь занести мне твою карточку. Я в ней распишусь.
Люси опять кивает; ей хочется исчезнуть, раствориться, как тень в темноте.
Конечно, она знала, что ей велят уйти, но она не знает даже, где здесь офис, и, кроме того, не чувствует в себе решимости выйти на улицу, на ветер, который, кажется, весит больше, чем она сама. В любом случае ноги ее, кажется, приросли к полу, и выйти наружу она не может. Она садится на пол в конце коридора, подтянув колени к груди, и ждет, когда внутренний импульс вновь поможет ей подняться.