Глава 6. Боль для музы
«I always knew it would come to this
Things have never been so swell
I have never failed to feel
Pain»
Nirvana — You Know You're Right
(Перевод: Я всегда знал, что всё придёт к этому. Дела никогда не шли так замечательно. Я никогда не упускал возможность почувствовать боль).
Многозначительно молчу, позволяя Сахарову самому прийти к нужным выводам. Расставить приоритеты, со стороны кажущиеся мне очевидными.
Ник переводит взгляд на серые сумерки за окном и размышляет вслух:
— Знаешь, я с детства мечтал быть поэтом, но родители решили, что их сын должен стать архитектором. И я окончил нужный вуз, подчинившись их воле. Теперь они считают, что женитьба на Лере — отличный шаг для продвижения по карьерной лестнице. Для того, чтобы стать среднестатистическим офисным клерком среднего класса. И я снова готов подчиниться. Мне не на что жаловаться, но иногда кажется, что я предал свои мечты и мог бы жить по-другому, если бы слушал самого себя.
«Мечта, а не мужик, — резюмирует чертенок, восхищенно аплодируя. — Такая как ты, Милашечка, будет помыкать им без зазрения совести. Надо брать».
И я согласна с тем, что брать действительно надо. Но в этот момент из колонок раздается голос Марка. Я не вслушиваюсь в суть, стараясь сконцентрироваться на диалоге с Сахаровым, считая его более приоритетным.
Тем не менее, слова Никиты долетают до меня приглушенно, будто нас разделяет невидимая стена. Зато металлический тембр голоса Нестерова, словно непроглядный густой туман, окутывает меня не давая сосредоточиться, вызывая сухость в горле и дрожь в мышцах.
Откашлявшись, выговариваю с заметным усилием:
— Мне бы еще шампанского.
Никита, видимо, списывает моё волнение на результат собственных слов. Пусть так и остается. На минуту, которую я использую, чтобы немного прийти в себя, он уходит за новым бокалом и протягивает мне, чтобы я тут же сделала большой глоток бурлящей золотистыми пузырьками жидкости.
Шампанское оказывается непривычно кислым и жжет горло. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, успокаиваясь, но чувствую, как пальцы, сжимающие хрупкую хрустальную ножку бокала всё еще дрожат.
А Ник продолжает:
— Просто у каждого поэта должна быть муза, — он взъерошивает волосы цвета спелой пшеницы одной рукой, но они снова ложатся идеальной волной. — Красивая, сверкающая и яркая, как звезда. Смелая и эпатажная. Изящная и эффектная. И я не встречал такой. До тебя.
Всё это, безусловно, лестно, и я воздала бы должное подобным словам, не будь большая часть моего внимания сконцентрирована на голосе Марка. Когда он, наконец-то перестает звучать из колонок и раздаются аплодисменты, я снова жадно отпиваю шампанское из бокала, понимая, что, если продолжу в том же духе — напьюсь. С алкоголем следует быть осторожнее.
— Как Айседора Дункан у Есенина? — вспоминаю об увлеченности Сахарова скандальным поэтом и провожу доступную аналогию.
«Хорошее сравнение, — хвалит чертенок. — Между прочим, если тебя, как Айседору, убьет шарфом, обмотавшимся о колесо машины, точно станешь популярной. Посмертно, правда, но всё же».
Никита тоже одобряет, правда, по иным причинам:
— Именно, — кивает он с улыбкой, довольный тем, что я его поняла. И цитирует: — «Прозрачно я смотрю вокруг, и вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, что ты одна, сестра и друг, могла быть спутницей поэта».
Кажется, у этих стихов есть какое-то продолжение, и я даже просматривала их мельком по пути в «Талассу», однако слова бесследно выветрились из моей памяти, как нечто ненужное и точно неинтересное.
— Здорово быть источником вдохновения, — улыбаюсь я, любезно принимая отведенную для меня роль музы.
Мы встречаемся взглядами, чувствуя незримую связь, возникшую между нами после этого разговора. Она натянулась, будто тонкая, но крепкая нить, опутавшая нас. Знаю, что Ник ощущает то же самое. Небывалый душевный подъем, легкость и приятное тепло, растекающееся внутри, словно от чашки горячего кофе.
Сахаров переводит взгляд на мои губы, и я уверена, что он поцеловал бы меня, не будь мы окружены толпой веселящихся гостей.
— Вот вы где, — врывается в нашу идиллию Дубинина, мгновенно разрушая очарование момента.
Мы с Никитой нехотя разрываем зрительный контакт. Он стыдливо опускает взгляд, будто пойман за чем-то зазорным. Я же, наоборот, смело смотрю на Леру, дерзко задрав подбородок.
Но резко выдыхаю, заметив, что вместе с ней вернулся и Нестеров. И в отличии от наивной Дубининой он глядит на меня и Сахарова с легкой насмешкой. Засмотревшись на Марка, я даже не сразу замечаю с ним рядом ту самую Зорину, о которой не так давно напомнил мне Егор.