— Господин судья, боюсь, что вы не совсем понимаете, причины, по которым я говорю о смягчающих обстоятельствах. Видите ли, как человек, для которого справедливость и совесть имеют большое значение, я считаю для себя недопустимым однобокий взгляд на поступки человека. Я стараюсь учитывать всё: от тяжести и формы жестокости преступления до внутренних и внешних причин. Вы и уважаемые господа однозначно встали на сторону обвинения и призыва к наиболее жестокому наказанию. Чтобы отдать долг совести, я должен стать противовесом.
Гон Пин вежливо поклонился. На лице его за всю речь не промелькнула ни одна эмоция.
— М-да… М-да… Что ж… Я вас понял… — судья перевёл взгляд на господ, всё заседание активно кивавших ему, и увидел в их глазах высокомерную непреклонность. — Желает ли кто-то поддержать господина Гон Пина? Или высказать иные предложения?
Мужчины молчали.
— В таком случае, как и было решено ранее, преступник будет казнён завтра на закате! А теперь прошу всех из зала! Через два часа будем отмечать очередной день поминок!
В дверях Гон Пина встретил бледный Синь Юэ. Опустошённый, но смирившийся с будущим, он печально улыбнулся дяде и направился вместе с ним по дороге, ведущей в темницу.
— Хочешь ли ты, чтобы я озвучил ему приговор? Ты знаешь, это не положено, чтобы смертник не свёл счёты с жизнью раньше назначенного самостоятельно, однако…
— Ты ведь не дашь нам уйти живыми?
— Он совершил преступление и должен ответить.
— Ты такой правильный, дядя… — вздохнул Синь Юэ одновременно с огорчением и уважением к чужим принципам. — И всё-таки это слишком жестоко.
— Слишком.
— Я скажу ему.
— Скажи. Я дам вам время.
…
Помощник Бай распорядился поставить в камере Шень бочку с чистой водой, и Сяо Ми смог, наконец, отмыться от чужой крови. Вошедшего Синь Юэ он встретил расчёсывающим волосы.
— Привет.
— Привет.
Синь Юэ неловко потоптался на месте и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Шень опередил его:
— Ты расскажешь мне, как меня убьют? — парень мило улыбнулся и поправил волосы.
— Ах!.. — не то сражённо, не то отчаянно выдохнул Синь Юэ. Он опустился на колени рядом с Сяо Ми.
Шень выглядел совершенно спокойно, даже расслабленно, будто не пребывал в холодной и грязной камере и не знал о том, что уже завтра его жизнь угаснет.
— Они хотят… Они хотят подвесить те… кхм, подвесить за руки на площади и…
Шень наклонил голову и попытался заглянуть в глаза молодому человеку:
— И что? Пырнут ножом? Задушат? Забьют камнями? Ха-ха, — Сяо Ми в отличие от Синь Юэ почему-то было весело.
— Они… Они хотят срезать тебе лицо…
Шень побледнел. Веселье в его глазах сменилось шоком.
Синь Юэ продолжил:
— Они долго думали над наказанием для тебя. Они не хотели просто казнить. Это было бы слишком просто. Они решили, что забрать у тебя что-то важное будет достаточно жестоко. А что для тебя может быть важнее, чем… твоё лицо… Твоя красота…
— Моё лицо?.. — повторил Шень Сяо Ми, смотря в никуда.
— Они бы оставили тебя висеть на площади, без лица. Умирать от истощения. Такая мучительная смерть… Что может быть ужаснее?
— Люди увидели бы меня некрасивым… Меня — некрасивым… Некрасивым… — Шень обнял себя за плечи дрожащими руками. Впервые в жизни ему было так страшно.
Синь Юэ вспомнился вечер покушения на господина Фэна. Сяо Ми тогда улыбался ему. Но он видел, что в глазах его была не только напускная нежность. Он смотрел внимательно, вопросительно, удивлённо, ожидающе, даже выжидающе. Щёки были втянуты, а лицо пугало мертвенной бледностью, холодом, безумием. Он был похож на голодного хищника, который, не мигая, смотрит на жертву, будто видит каждое движение и, кажется, слышит, как лихорадочно носятся в голове мысли. Одна ошибка — и острые когти вонзятся в мясо, разорвут в одну секунду, клыки вцепятся в беззащитную шею. А ты даже не успеешь, не сможешь пошевелиться — слишком внезапно, слишком страшно. И единственное, о чём ты думаешь, находясь в пожирающем каждую твою клетку ужасе, — смерть.
Сейчас жертвой был Сяо Ми. Сейчас он смотрел в пугающие глаза уродливой смерти, боясь пошевелиться. Но гораздо, гораздо страшнее, даже страшнее, чем смерть, для него было лишиться своего лица, перестать быть прекрасным, перестать быть совершенством.
— А-Юэ! А-Юэ! — Сяо Ми бросился на колени Синь Юэ и обхватил того за шею. — А-Юэ! Пожалуйста, помоги мне! Пожалуйста, помоги! Мне нельзя… Я не могу… Я не хочу так… Нет, нет, нет!..
— Тише, тише, Ми-Ми. Я помогу тебе, помогу…
— Правда поможешь?
— Правда.
…
— Мне очень жаль, господин судья, — Гон Пин принял максимально прискорбный вид, — но я вынужден разочаровать вас и достопочтенных господ. Дело в том, что убийца Шень Сяо Ми лишил себя жизни в своей камере этой ночью. Прошу прощения, что недоглядел.
— Что?..
— Как?..
— Он так просто избежал наказания?..
— И какой теперь смысл отрезать лицо мертвецу?..
— А я уже приказал накрыть столы на площади…
— Господин Гон Пин, как это произошло?
— Преступник вскрыл себе вены кинжалом. Оружие, вероятно, осталось в темнице от охранника, который обвинялся в краже и отбывал наказание в той же камере, в которой был заперт Шень Сяо Ми.
— Ох… М-м… И что же нам делать теперь?
— Господа, труп уже начал разлагаться, так что предлагаю закопать его как можно скорее. Или сжечь, как вам будет угодно. Только прикажите — и мои помощники избавятся от тела.
— Думаю, мы можем доверить это господину Гон Пину.
…
Закатное солнце раскрашивало зелёные листья ивы в кроваво-красный цвет.
Синь Юэ протёр свой кинжал, спрятал обратно в ножны и улыбнулся тёплым лучам. Почему-то сейчас ему было невероятно легко, пусть и немного печально. Чу-Чу ночью уже все глаза выплакала, и поэтому стояла рядом с ним разбитая и уставшая.
Доктор Се Ци нервно оглядывался по сторонам, боясь, что за ними мог наблюдать кто-то посторонний. Они вместе с матерью Сяо Ми шли по делу как сообщники и должны были тоже понести наказание. После похорон они собирались разойтись. Вернее, Синь Юэ намеревался вернуться в столицу, а доктор вместе Чу-Чу отправились бы в южные деревни, в которых хорошие знакомые Се приняли бы их с распростёртыми объятиями.
— Долго ещё? — поинтересовался мужчина у художника, сидевшего рядом с телом Сяо Ми и старательно выводящего линии на бумаге.
— Не торопите его. Всё должно быть идеально, — Синь Юэ положил руку на плечо портретиста, — господин, главное — точность. Не спешите. Прошу вас.
— Молодой господин, не переживайте. Портрет всё равно почти закончен. Я начал ещё утром, так что у меня было вполне достаточно времени. Признаться, для меня это совершенно новый опыт. Мне впервые приходится писать портрет с мёртвого лица. Но… Эта картина однозначно будет лучшей из моих работ.
— Не забудьте, что вам придётся расстаться с этой работой и отослать её мне.
— О, не волнуйтесь, молодой господин. Я обязательно отправлю её вам. Но для начала я перерисую такую же и для своей коллекции. Это займёт не более одного-двух дней.
Спокойное белое лицо Шень было неподвижно. Казалось, юноша спит. Кожа была холодной, как земля, которая вот-вот должна принять в себя мёртвое тело. Ресницы не подрагивали, как это часто бывает, когда человек дремлет. Дыхания не было слышно, грудь не вздымалась.
— «Мёртвый человек позирует лучше живых», — мысленно отметил художник. Он сделал последний штрих кистью и поднял взгляд на заказчика.
— Как желаете назвать картину?
— Я не очень хорош в этом, так что на ваш вкус. Как бы вы её назвали?
— Совершенство.