10
Tempus absolutum, quod aequabiliter fluit.
Механика Галилея и Ньютона признает абсолютное время. Время, как его описывает Ньютон, является всеобщим, универсальным мировым временем. У Канта время не обладает абсолютной реальностью ни в субсистентном,{30} ни в ингерентном{31} смысле. Сущностной реальностью время обладает только в мифе, где Кронос алмазной косой отсекает у своего отца Урана детородный член, или в головах людей, которые опредмечивают беспредметность. Время не присуще также предметам в качестве ингерентной реальности, то есть не является скрытым свойством предметов. Априорность понятия времени разрывает связь между временем и предметом, отрезая доступ опыту. Именно пользуясь посылкой об априорности понятия времени, Кант отрицает его абсолютную реальность как в субсистентном, так и в ингерентном смысле.[3]
Это время, которое, если отвлечь его от предметов, само по себе ничего не представляет, но также не содержится и в предметах, существует, таким образом, лишь как представление, как форма, лишенная содержания, то есть схема. Эту упорядочивающую схему нельзя сравнить с пустым ящиком или пустой коробкой здания; ее можно сравнить с пустотой в ящике, при отсутствии ящика. Если время не ингерентно предметам, то оказывается, что все процессы роста, цветения, созревания, все процессы старения, увядания и отмирания в действительности никак не связаны со временем и что языки всех народов, которые с помощью разнообразных слов, словосочетаний, предложений и пословиц выражают идею ингерентности времени предметам, на самом деле вводят нас в заблуждение. По Канту, праздники располагаются во времени, но время не содержится в праздниках. Ритм заключен во времени, но не время в ритме. Если же во всяком становлении и угасании, во всяком движении не содержится время, если время существует лишь как представление, как схема, не имеющая отношения к самим вещам, то какое же тогда отношение может иметь это становление и угасание и вообще всякое движение ко времени? Отрицая утверждаемую Ньютоном абсолютную реальность времени, Кант, однако, соглашается с ним относительно других дефиниций времени. У Канта мы тоже находим представление о едином, всеобщем, бесконечном и бесконечно делимом, необратимом времени, которое не поддается непосредственному измерению, а может измеряться только через посредство пространственно-временного движения физических тел. Соотношение временных долей поддается количественному измерению, однако все эти доли качественно однородны и единообразны по форме. И эти доли времени, при условии их неодновременности, текут в неизменной последовательности, подобно молекулам воды в канале, хотя и не имеют молекулярной структуры. Или же они образуют берущую свое начало в бесконечности и уходящую в бесконечность ленту, которая движется с неизменной и равномерной скоростью. Движение физических тел не влияет на время. В кантовских определениях времени заметны отзвуки галилеевско-ньютоновской механики, под влиянием которой они сформировались и которой объясняется некоторая их механистичность. Совершенно очевидно, что время здесь представлено как нечто неподвижное и мертвое.
Ньютон признает за этим линейным, лентообразным движением, которое необратимо совершает время, абсолютную реальность; по Канту, этот образ сконструирован нашим представлением и кроме него ни на чем не основан. Такая линейность времени противоречит всем представлениям, предполагающим его циклическое движение. Время, как говорит Кант, определяет «отношение представлений в нашем внутреннем состоянии. Именно потому, что это внутреннее созерцание не имеет никакой внешней формы, мы стараемся устранить и этот недостаток с помощью аналогий и представляем временную последовательность с помощью бесконечно продолжающейся линии, в которой многообразное составляет ряд, имеющий лишь одно измерение, и заключаем от свойств этой линии ко всем свойствам времени, за исключением лишь того, что части линии существуют все одновременно, тогда как части времени существуют друг после друга».{32} Между тем такое линейное представление о времени имеет еще и другую причину. Оно связано с тем, что пространство и время мыслятся вне их взаимосвязи. Для такого представления не существует пространственно-временного единства. Линейное время протекает сквозь пространство, не соприкасаясь с ним, и точно таким же образом простирается во времени пространство. При строгом разделении пространства и времени линейное представление о времени воспринимается как самое убедительное, поскольку его однообразное, ничем не затрагиваемое течение невозможно представить иначе, чем в виде линии. Это следует отметить в связи с новейшими физическими теориями, в которых вместо разделения пространства и времени утверждается их неразрывная связь, что влечет за собой другие представления о космических процессах.
3
Для подкрепления своего тезиса о созерцательном характере понятий пространства и времени Кант ссылался на геометрические постулаты, утверждая, что их аподиктическая достоверность основывается на априорном знании. Согласно Канту, характерным признаком всех положений геометрии является необходимость и всеобщность. Эта аподиктическая достоверность геометрии зиждется на той предпосылке, что Евклидова геометрия является единственно возможной, — во времена Канта не допускалась возможность иной, неевклидовой, геометрии. Все здание теории познания Канта, как явствует уже из основополагающей части его учения — трансцендентальной эстетики, строится на Евклидовой геометрии и Галилеевой кинематике. Но после Больяй, Лобачевского и Римана мы узнали о существовании неевклидовых геометрий и о том, что они могут быть логически и непротиворечиво построены по модели Евклидовой. Риман, в частности, доказал, что в трехмерном пространстве, включающем в себя все возможные пространства, законы Евклидовой геометрии действительны лишь для бесконечно малых величин; она сохраняет функцию только дифференциального закона, допуская существование бесконечного множества трехмерных геометрий. Правда, эти геометрии противоречат опыту нашего восприятия. Таким образом, рушится утверждение об аподиктической достоверности Евклидовой геометрии, поскольку теперь приходится решать, какая геометрия действует в данных условиях. Ее постулаты перестают быть синтетической априорной данностью, а устанавливаются в зависимости от тех или иных исходных условий, которые соответствуют той или иной геометрии.