Следует особенно подчеркнуть, что залогом успеха научной деятельности является пассивное спокойствие природы, отсутствие в ней каких-либо скачков. Какой из этого следует вывод? Прежде всего, что все успехи рассудка происходят в сфере самого рассудка, что природа, которая не приходит к пониманию самой себя, к ним не причастна. Между тем сама идея непрерывного развития и неограниченного движения, осуществляющегося при помощи неподвижного субстрата, содержит в себе известное противоречие. Это противоречие разрешается только в том случае, если вспомнить, что работа рассудка отмечена оттенком агрессивности, что ей свойственна активность, природа же, а именно natura naturata, с которой как с естественно возникшим явлением имеет дело наука, ведет себя по отношению к ней пассивно как страдательный объект. Однако хотя вся работа рассудка, направленная на природу, совершается в сфере рассудка, а не в сфере непонимающей, не приходящей к постижению себя природы, полем его деятельности служит природа. Следовательно, если природа и впрямь — как это нам представляется — хранит молчание, то и страдательная роль должна как-то на ней отражаться. Действительно, отведенная природе роль вечно неподвижного субстрата, благодаря которому может происходить прогресс рассудка и науки, становится понятней, если задаться вопросом: не изменяется ли определенным образом субстрат под влиянием этого прогресса? Ведь если природа, как нечто полностью определяемое рассудком и обязанное подчиняться его определениям, претерпевает насилие со стороны определяющего ее рассудка, то мы должны задуматься над тем, обкрадывает ли рассудок природу. Мы должны задуматься над тем, какие же цели преследует рассудок, занимаясь природой. И мы должны не только выяснить, что он в нее привносит от себя, но и проверить, не является ли он орудием, которое что-то у нее отбирает. Поскольку рассудок существует не ради себя самого, поскольку он не самоцель, а, напротив, преследует какие-то цели, мы должны обратить внимание на конкретную сообразительность, которую рассудок высылает впереди себя в качестве своего эмиссара для разведки, расследования, а может быть, и для грабительских диверсий и разрушения. Ответ на этот вопрос мы постараемся отыскать в технике.
32
Нельзя упускать из вида, что та точность, которой обладают и к которой стремятся естественные науки, сколь бы высокой степени она ни достигала, относится только к механической точности процесса познания и предмета познания. Эта точность не дает нам надежности, выходящей за пределы надежности знаний, повторяемого опыта. В этом смысле точность тождественна достоверности, но не истине, потому что там, где всего лишь констатируется наличие чего-то, что поддается механическому повторению, просто не имеет смысла говорить об истине. Истина не тождественна повторяемости, более того — она как раз неповторима, и потому ей не отводится места в какой бы то ни было механике. Поэтому понятие «научная истина» насквозь двусмысленно. Оно опирается на эксперимент и применяется для обозначения чего-либо механически точного, когда появилась возможность подтвердить это с помощью доказательства, проверить и воспроизвести. Однако доказуемость, проверяемость, повторяемость не суть признаки истины. Если ученый объявляет, что точность совпадает с истиной как таковой, истиной в высшем смысле, это говорит лишь о неточности его терминологии. Есть ли смысл объявлять истиной известный даже первокласснику простой факт, что дважды два равно четырем? Истинному не обучаются, поэтому мы не становимся глашатаями истины, если мы много знаем и многое изучили. Обладателями истины не делает нас и точное мышление. Математическое суждение не становится истинным оттого, что оно точным образом отображает некий факт действительности, и, разумеется, не становится истинным от миллионократного повторения. Аподиктическая надежность математических суждений целиком относится к области точного и достоверного, но они содержат чистый нуль истины, как и все арифметические примеры. Научные истины — не истины в высшем смысле, и если они претендуют на звание истины, то это означает лишь неправомерные притязания со стороны механической точности. Лучше всего было бы вообще вывести из обращения понятие научной истины, поскольку оно имеет чисто описательный характер.