Монопольное положение техники, наблюдающееся на раннем этапе ее развития, существует теперь лишь благодаря опережающему развитию, достигнутому там, где ее раньше начали применять. Но это опережающее развитие невозможно сохранить никакими стараниями (а их в свое время было приложено немало), потому что знание, на котором основана эта монополия, неспособно себя защитить. В ответ на упреки в том, что это знание, мол, напрасно выпустили из рук, позволив овладеть им, например, азиатским народам, следует напомнить, что такое знание нельзя уберечь, потому что оно внекачественно. Для охраны технических достижений, используемых в вооруженных силах, государствам приходится применять особые, нетехнические меры безопасности.[17] Наконец, сам Техник как таковой не заинтересован в засекречивании изобретений и их монополизации — зачем он станет мешать техническому прогрессу, то есть сам себе ставить палки в колеса?
Поскольку техническое знание само себя не оберегает, оно нуждается в правовой защите, которую ему гарантирует патент, охраняющий тот или иной технический метод и его использование в течение определенного срока или пока это право не будет востребовано. Показательно, что первые Literae patentes, то есть документы о присвоении привилегий, появились в Англии и что именно в Англии впервые было признано патентное право, которого не знали ни античность, ни средневековье. Между авторским и изобретательским правом имеется заметное различие, установленное юристами. Условием охраны авторского права является наличие определенным образом оформленного правого блага,{91} в то время как изобретательское право защищает идею как таковую, без определенного оформления, при условии ее технической применимости. Признаком же всякого знания, обладающего качественным достоинством, является его самозащищенность, которая проявляется не только потенциально, но и актуально при каждом акте его возникновения.
36
Техник, как уже было сказано, не нуждается в идеологии, потому что располагает инструментами власти, которые отменяют ее необходимость. Его мышление не идеологично, потому что аппаратура, с которой он работает, тоже не имеет отношения к идеологии. Но эта аппаратура в любой момент может стать и становится на службу идеологии, потому что аппаратуру и идеологию одинаково отличает законченность — они неизбежно объединяются на полпути, когда дело идет о подчинении человека механической организации. Такое объединение совершается, потому что все, что имеет отношение к идеологии, предполагает механистичность, такую же законченность мышления, какая свойственна аппаратуре. Выразить в четком определении, в чем состоит различие между народом и массой, не всегда просто. Поэтому мы укажем лишь на один безошибочный признак. Там, где мы имеем дело с народом, мы никогда не встретим ни следа идеологии, зато она обязательно присутствует там, где есть масса. Масса нуждается в идеологии, и ее потребность в ней тем сильней, чем больше техника приближается к совершенству. Идеология необходима хотя бы потому, что и аппаратура и организация обнаруживают свою недостаточность, потому что они не придают человеку сил и не могут дать ему необходимого утешения. Не вызывает сомнения, что усилия Техника увеличивают пустое пространство, причем увеличивают его в той же степени, в какой они сужают пространство жизненное. Поэтому одним из неотъемлемых свойств мира Техника становится horror vacui,{92} всевозможными способами — в виде депрессии, скуки, ощущения бессмысленности и бессодержательности, чувства тревоги и загнанности — проникающий в сознание человека.
Обратившись к вопросу идеологии, мы одновременно касаемся другой связанной с этим проблемы — проблемы актерства. Мы не можем подробно вдаваться здесь в вопрос о том, чем объясняется все возрастающая роль, которая признается за актером, поскольку это выходит за рамки нашего исследования. Актер тесно связан с аппаратурой, с аппаратурным восприятием действительности, поэтому прогресс техники всегда означает расширение актерского влияния. Это становится ясно со всей очевидностью, если мы поймем, что растущее влияние рекламы и пропаганды соответствует влиянию актерской профессии. Это же соответствие выражается в массовом производстве фотографий, и не случайно актер оказывается наиболее часто фотографируемым человеком. Его фотографии можно встретить повсюду, так что невольно складывается впечатление, что фотографироваться — главное дело его жизни, ради которого он должен непрестанно отдавать себя на потребу фотографов. Именно отдавать на потребу, так как то, что он делает, представляет собой акт проституции.
17
Интересен использовавшийся в XVI–XVII веках способ засекречивания научных открытий при помощи анаграмм. Такие анаграммы гарантируют главным образом приоритет открытия, причем на первых порах этот метод делает открытие доступным только для того, кто сумеет расшифровать анаграмму. Известным примером является анаграмма Галилея, в которой зашифровано описание предполагаемой формы Сатурна; в расшифрованном виде она дает фразу: «Altissimam planetam tergeminam observavi».* Понятно, что такие анаграммы тем труднее поддаются расшифровке, чем больше букв содержат. Гюйгенс изложил свои наблюдения о форме Сатурна в виде анаграммы из 62 букв, и ее быстро расшифровал математик Уоллис. Анаграмма дает фразу: «Annulo cingitur, tenui piano, nusquam cohaerente, ad eclipticam inclinato».**
Споры ученых о приоритете носят такой яростный и ожесточенный характер, потому что от признания приоритета зависит слава и авторитет ученого. Начало расцвета наших наук относится к эпохе Колумба, тогда было важно, кто первым увидел Америку или кольца Сатурна. Возможность или невозможность споров о приоритете может даже служить мерилом научности того или иного положения.