Если вспомнить, что говорил Клаузевиц о характере войны и сражения и какие мысли он высказывал о военном искусстве и военной теории, становится очевидным, что война изменилась. В союзе с новой техникой война оказывается в зависимом положении. В результате страдает военный гений. Когда война превращается в сферу работы технических специалистов, когда она ориентируется в своих методах на процесс механического износа, следуя за конвейером механического производственного процесса, она неизбежно приобретает черты бездушия, мертвенной монотонности и серости, которые мы в ней отмечаем. Никакой Тиртей{111} здесь невозможен, всякая связь с танцем, пением и музыкой, оживлявшая и облагораживавшая войну в прежние времена, пресеклась окончательно. Военные решения утрачивают свою определяющую силу и уже не имеют былого значения. Все эти незапоминающиеся бои и сражения, кажется, не столько проясняют, сколько затемняют смысл происходящего. Оно представляется каким-то аморфным, словно все разлагается под действием какого-то разъедающего вещества. В немилосердных и упорных сражениях, идущих с переменным успехом, есть что-то странно нереальное и непонятное для их участников. Если выразить это впечатление в образах мифологии, то можно сказать, что здесь мы видим Ареса, запутавшегося в сетях Гефеста. Техника представляет собой могущественную силу, которая смогла целиком и полностью подчинить себе войну, навязав ей свои средства и цели. Окончание войны не означает окончания власти механики над человеком.
Затраты, к которым ведет война, разорительны и для победителя, и для побежденного, поскольку ее тотальный характер приводит к тотальному износу. Потребление принимает такой масштаб, что заодно съедает и плоды победы. Конец войны не меньшее бедствие, чем сама война. Система производства оказывается разрушенной. В результате возникают такие кризисы, справиться с которыми не под силу даже самому сильному государству. Война переходит в гражданскую войну. Если век техники революционен в смысле перманентной революции, то, говоря иными словами, это означает, что в таком веке невозможно состояние стабильности. В этом безостановочном, динамичном движении много впечатляющего, однако нельзя не понимать, что оно может поддерживаться только ценою тяжелейших жертв, при полном пренебрежении ко всему, чего нельзя поставить на колеса и привести в движение механическим способом. Представление о перманентной революции как таковое является механическим, оно напоминает образ конвейера, равномерно и плавно или прерывистыми толчками движущегося в мертвом времени. Идея перманентной революции предполагает, что уже не существует таких условий, которые были бы достойны поддержания и сохранения, и остается только непрестанно приспосабливать их к очередным достижениям технического прогресса, a me kinein eu keimenon{112} уже ничего не значит. Перманентной революцией объясняется также то, почему технический прогресс вновь и вновь сам себя съедает, неустанно перемалывая собственную аппаратуру и организацию. Это становится отчетливо видно, когда из слабого младенца уже вырос тот колосс, которому для пропитания требуется вся земля со всеми ее богатствами, но даже этого ему оказывается мало. Мировые войны приходятся на ту стадию развития техники, когда оно достигает колоссальных размеров и для утоления голода начинает употреблять в пищу собственные отходы, не брезгуя даже фекалиями.