— Думаю, принц был отравлен питьевой водой. Лихорадка, о которой я веду речь, связана именно с дурной питьевой водой. Принц был брезгливый человек. Так что воду ему доставляли из самых чистых колодцев. В данном случае достаточно перепутать два ведра. Либо слуга, которого послали к колодцу, был болен сам, либо же вместо того чтобы пойти к самому чистому источнику, он поленился и взял воду из ближайшего. Или поставил ведро рядом с отхожим местом. В свое время доктор Форман предостерегал, что ни в коем случае нельзя пить простую воду. Если мучает жажда, утолите ее элем.
— Понятно, — произнес Грэшем. — В таком случае отцу покойного принца эта лихорадка не грозит.
— Это почему же? — искренне удивился Напьер, в очередной раз продемонстрировав полное отсутствие чувства юмора.
— Его королевское величество известны своей нелюбовью к употреблению воды, — ответил сэр Генри и в результате был вынужден прослушать пространную лекцию по поводу того, какими тяжкими последствиями чревато злоупотребление вином. Когда же Напьер закончил свою речь, Грэшем, рассыпавшись перед лекарем в благодарностях, покинул Ламбет.
Сэр Генри и Манион сидели на корме лодки, пока гребцы держали путь к другому берегу.
— Каждый раз нам ваши затеи обходятся в кругленькую сумму, — недовольно буркнул Манион.
— Что поделать. Мы обязаны разыскать Марло и Шекспира.
Грэшем дал задание всем своим соглядатаям в Лондоне смотреть в оба глаза и слушать в оба уха и хоть из-под земли откопать знаменитых писателей.
— Смотрю, и тот и другой — великие мастера прятаться. Оба как сквозь землю провалились! — не унимался Манион.
Зимой, когда дороги подчас становились непроезжими, искать человека — все равно что искать иголку в стоге сена. Более того, ни Марло, ни Шекспира в Лондоне явно не было. Оно и понятно, ведь любопытных глаз и болтливых языков здесь не счесть. В Стратфорде Шекспира тоже не оказалось, хотя, казалось бы, где ему в первую очередь искать убежище, как не в родном городе.
— Что, по-вашему, собирается делать Марло? А Шекспир? — поинтересовался у хозяина Манион.
— С Шекспиром проще, — ответил Грэшем, едва устояв перед искушением опустить палец в воду, пока лодка плавно скользила по середине реки. — Он впутался в неприятную историю и не знает, как из нее выбраться. Вот он и дал стрекача, как кролик от гончей. Возможно, Марло догадывался, где спрятаны рукописи, написанные рукой самих авторов, однако Шекспир уже успел их перепрятать. Он единственный, кому известно их нынешнее местонахождение, если только Марло, король или ты и я не развяжем ему язык. Неудивительно, что он постарался скрыться и замести следы.
— А что мешает ему просто их сжечь?
— Кто ему поверит? В таком случае Шекспиру светит разве что дыба и виселица. Нам ведь известно, что он знал, где они были спрятаны, и ему будет нечем откупиться.
— А Марло?
— С этим сложнее. Ему нужно, чтобы стала известна правда о пьесах, которые он написал под именем Шекспира. Он мечтает увидеть свое новое творение на сцене. А еще Кит мечтает о свершении возмездия перед тем, как болезнь сведет его в могилу. Но больше всего ему хотелось бы доказать свое авторство. Однако вот незадача — стоит ему поднять голову, как тем самым он подпишет себе смертный приговор. Учти, за Марло охочусь не только я. За ним охотится сам король. Думаю, и за Шекспиром тоже. Нам позарез нужно найти рукописи. А Шекспир — единственный, кто знает, где они спрятаны.
— Вот будет потеха, — воскликнул Манион, верный своей привычке ковыряться в зубах, — если он все-таки их сжег! А если все мы охотимся за тем, чего уже давно и в помине нет?
— Да уж, и впрямь весело, — буркнул Грэшем. — Веселее не бывает.
Эта мысль уже давно не давала ему покоя. Жизнь ведь способна выкидывать и не такие шутки.
Глава 20
О, ненужное письмо!
Ноябрь — 15 декабря 1612 года
Кембридж
Король так и не вернулся в Лондон — ни на похороны родного сына, ни на церемонию посвящения нового барона. Столицу он не любил, тем более что теперь на ней лежало черное пятно — смерть наследника. Двадцать четыре капеллана, пажи покойного принца и вся его свита, советники, конюхи, камергеры, лакеи и прочая челядь, прислуживавшая ему за столом и в опочивальне, виночерпии и его секретарь, казначей и главный мажордом, представители титулованных семейств Англии, послы европейских стран, а также еще четыре тысячи человек, пришедших проводить принца в последний путь, будь то простолюдины или благородные господа, в течение четырех часов двигались в траурной процессии от дворца к Вестминстерскому аббатству, где должна была состояться незабываемая по своей пышности заупокойная служба.
Главным на этих похоронах был принц Карл, который после смерти старшего брата стал наследником трона. Отца и матери у тела покойного сына не было.
Для Грэшема было важно видеть рядом с собой Кока, Бэкона и Эндрюса в тот момент, когда состоится его встреча с королем. Посыльные взяли свежих лошадей. Место встречи говорило само за себя. Грэнвилл-колледж и Кембридж, а вовсе не излюбленные королевские охотничьи угодья в окрестностях Ройстона или Ньюмаркета, где для его величества был построен роскошный дом.
Пир в колледже прошел тихо, без веселья и шума. Студенты едва осмеливались открывать рты в присутствии облаченного в траур короля Англии. Даже профессора, и те не проронили ни слова, пока король молча пил вино. И хотя выпил он его изрядное количество, настроения ему это не прибавило. Было сказано, что это «частный визит». Впрочем, если к вам нагрянул сам король Англии, да не один, а со свитой в несколько сот человек, отчего ваш дом буквально трещит по швам, о каком «частном визите» может идти речь?
Приватная встреча состоялась после обеда. В зале, помимо короля, присутствовали Грэшем, Бэкон, Кок и Эндрюс. И, разумеется, за их спинами маячил верный Манион. Этот зал, известный как «профессорский», Грэшем построил специально для того, чтобы в ней могли собираться преподаватели. В камине ярко пылал огонь. Прекрасный дубовый стол, за которым любили сиживать коллеги; во главе стола — резной стул с высокой, украшенной королевским гербом спинкой. Не стул, а настоящий трон. Остальные стулья с этой стороны стола были убраны, а с другой — поставлены лишь четыре, менее внушительных размеров. Напротив королевского трона стоял серебряный кувшин с излюбленным десертным вином его величества, рядом с кувшином — золотой кубок. Один из двух, подаренных Яковом Грэшему после их знаменитой беседы в Тауэре. Есть в этом нечто символичное, подумал сэр Генри. Главное, не загордиться. То, что король дал, он может столь же быстренько взять обратно.
Грэшем отвесил монарху глубокий поклон, потом жестом пригласил остальных подойти ближе и занять свои места. Было видно, что Кок готов лопнуть от злости.
Сэр Генри отошел к другой стороне стола и, став напротив короля, подозвал к себе Маниона. Тот вручил Грэшему сверток, который он тотчас вскрыл. Внутри оказались два письма, написанных на тонкой дорогой бумаге. Сэр Генри достал письма и показал их Якову. Послания, адресованные королем своему любовнику. Их автор не стеснялся в выражениях.
— Ваше величество, — произнес Грэшем, — три дня назад мой слуга — он перед вами, — с этими словами сэр Генри кивком указал на Маниона, который, в свою очередь, низко поклонился, — узнал, что эти письма, если можно так выразиться, выставлены на продажу. Смею подозревать, что именно Николас Хитон отправил их гулять на свободе, рассчитывая на скорую выгоду от своего вероломства. Новый владелец писем не счел смерть Хитона веской причиной для того, чтобы отсрочить их продажу. Узнав об этом, я тотчас отправил моего слугу, и он приобрел письма для меня.
— И он заплатил за них звонкой монетой? — поинтересовался король.
— Нет, он заплатил за них, но несколько иначе, ваше величество. Вернее, их владелец заплатил жизнью. Надеюсь, это те самые письма? Те, что были написаны вашим величеством? Ведь только вы, ваше величество, способны подтвердить, они это или нет.