— Знаю, — спокойно ответил сэр Генри и после короткой паузы заговорил вновь: — Я презираю сэра Эдварда в той же мере, в какой он презирает меня. И он покривил душой, сказав, что не согласен со мной во всем, кроме одного. Мы с ним, как кровные враги, сходимся в двух мнениях.
— И что же это за второе?
— Это касается вашего первого вопроса. Сэр Томас Овербери. У вас есть тайный совет, ваше величество. В нем заседают лучшие умы этой страны. — «А также Роберт Карр», — мысленно добавил он про себя. — Скажите, сегодня вечером вы прислушаетесь к совету этих людей, достойных вашего доверия?
— Я выслушаю его, — ответил король.
— Мы согласны в одном, не считая, разумеется, нашей общей преданности вам, ваше величество, — продолжал Грэшем. — Мы считаем, что для тех, кто состоит при вашем дворе, было бы прекрасным опытом послужить какое-то время вашему величеству в других странах. В первую очередь это касается человека по имени Томас Овербери. Нам кажется, он слишком долго засиделся на одном месте. К тому же ему явно недостает дипломатических умений.
При этих его словах Кок негромко фыркнул, Бэкон же ограничился улыбкой, словно его это позабавило.
— Мудрый король наверняка счел бы нужным обучить человека искусству дипломата, а также еще теснее привязать его к себе, ваше величество. Для этого достаточно назначить его послом вашего величества. Послом в другую страну. И чем дальше, тем лучше.
В зале воцарилась тишина, которую, однако, вскоре нарушил смешок.
— Насколько мне помнится, за вами еще одно поручение, барон Грэнвилл. Кажется, я вам дал задание что-то найти?
— О да, ваше величество!
— Вот и найдите, — резко ответил король. — Наградой станет моя щедрость. Будьте моим ястребом, барон Грэнвилл, как Сесил был моей ищейкой.
Король не раз называл в разговорах лорда Солсбери этой кличкой.
— Что касается остального, то я все выслушал. Как король, я попадаю в затруднительное положение даже чаще, чем простые смертные. И все же никогда не поздно прислушаться к добрым советам.
С этими словами Яков встал, а вслед за ним и все остальные.
— Мой святой. — Взгляд короля задержался на Эндрюсе. — Но святость не заработаешь, кроме как вынеся все испытания. Однако, став святым, человек должен отрешиться от политики. Мой грешник? Передо мной их сегодня как минимум четверо. — И он посмотрел на Бэкона. — Грехи можно простить, если своей преданностью человек заслужил подобное прощение. Мой знаток законов? Насколько я понимаю, их сегодня здесь двое. — Яков перевел взгляд на Кока, а потом снова на Бэкона. — А мой счастливчик? — Король посмотрел в глаза Грэшему. — Тех, кто поставил перед собой цель выжить, объединяет некая связь. А еще есть особая связь между теми, кто готов сохранить свою жизнь во что бы то ни стало, и теми, для кого важнее собственная честь и доброе имя. Скажите, Генри Грэшем, барон Грэнвилл, вы бы хотели укрепить эту связь? Лично я в этом сомневаюсь. Ваше стремление выжить неизменно связано со стремлением к независимости. Однако если мой ястреб должен вернуться и снова сесть ко мне на перчатку, он должен знать, что я его хозяин. — Король сделал паузу, а затем добавил, не сводя с сэра Генри пристального взгляда: — Благодарю вас. Думаю, что такая встреча состоится еще раз — встреча моих личных советников. Но это произойдет лишь тогда, когда наше дело будет окончательно завершено.
С этими словами Яков вышел из зала. Страх, охвативший всех присутствующих, нашел свое воплощение в тех глубоких поклонах, которые они отвесили вслед удаляющемуся монарху.
Тем же вечером, несколько часов спустя, Грэшем лежал в постели рядом с Джейн. В доме стояла тишина, огонь в камине давно потух, и лишь одна-единственная свеча отбрасывала слабый свет.
— Значит, письма уничтожены.
Джейн вздохнула, впервые за много месяцев испытав облегчение. Она лежала, положив голову мужу на грудь и обняв его, словно искала в его объятиях защиту от превратностей судьбы. А может, наоборот, пыталась сама защитить Грэшема. Джейн была обнажена, и сэр Генри чувствовал, как ему в бок упираются ее соски — первый признак возбуждения.
— В некотором роде, — ответил он и слегка отодвинулся.
— В некотором роде? Что ты хочешь этим сказать? — удивилась Джейн. В ее голосе прозвучала нескрываемая тревога, сама она заметно напряглась.
— Скажем так, король и два ведущих юриста страны стали свидетелями того, как один из наиболее уважаемых епископов Англии предал их огню, — ответил Грэшем, чувствуя, что надвигается буря.
— И? — спросила Джейн.
— Именно по этой причине встреча надолго затянулась. Мне требовалось время, чтобы все сделать так, как надо. Самое главное, чтобы Яков не сумел внимательно изучить эти письма. Иначе зачем, по-твоему, нам нужно было собираться в профессорской, когда уже стемнело? Кстати, освещение там всегда оставляет желать лучшего.
— Ну и зачем, скажи на милость, тебе понадобилось плохое освещение? — мрачно поинтересовалась Джейн.
— Сожженные письма — не что иное, как хорошая подделка. Непревзойденная подделка, я бы сказал. Думается, король не отличил бы эти бумаги от настоящих даже при самом ярком солнечном свете. Однако я решил, что лишняя осторожность не помешает.
— Но зачем понадобилось сжигать поддельные письма? — Джейн была сбита с толку.
— Затем, чтобы я мог оставить себе оригиналы — на случай, чтобы мне было чем торговаться, если король вдруг задумает свернуть шею своему ястребу. Никогда не знаешь, когда могут пригодиться такие вещи.
«Боже, на какие низкие уловки только способен этот человек!» С досады Джейн перекатилась на живот и ударила кулаком в подушку. Тем самым она обнажила перед мужем все свое тело.
— Надеюсь, они в надежном месте?
«Они-то да, в отличие от тебя», — подумал Грэшем, глядя на изгиб ее спины и то, что находилось чуть ниже, а вслух произнес:
— Не волнуйся, в безопасном. Бумаги там, где их никто никогда не найдет, а если к ним потянется чья-то чужая рука, они тотчас будут уничтожены.
— Разве это не предательство? Ведь король наградил тебя дворянским титулом, одарил своим доверием!
— Я служу королю лучше, чем кто-либо другой, — ответил Грэшем, — и предан ему всей душой. Если потребуется, ради него я готов рисковать собственной жизнью. Но вот чего никогда не следует дарить коронованным особам, так это доверия. Никогда. Вернее, никогда и никому, если тебе дорога собственная шкура. Доверять сполна можно только самому себе. Его величеству известен этот мой принцип. Впрочем, он и сам следует ему.
— А как же я? Должна ли я понимать, что этот твой принцип распространяется и на меня тоже? Или же я отступление от золотого правила? Есть ли что-то такое, что ты от меня скрываешь? Какую-то часть своей души?
Грэшем обернулся к жене. Его взгляд скользнул по восхитительным изгибам ее тела.
— Сейчас я тебе докажу, что ничего от тебя не скрываю. Никакой части себя, — пошутил он. — А что касается ответа на твой вопрос… Да. Я дал моим слабостям взять над собой верх, чего раньше никогда себе не позволял. И все потому, что впустил тебя в мое сердце. Ладно, довольно пустой болтовни! Повторю: я впустил тебя в мое сердце. Может, и ты в ответ впустишь меня… и не только в сердце?
При прикосновении его рук по телу Джейн пробежал легкий трепет.
— Хорошо, — ответила она, глядя на него из-под полуприкрытых век едва ли не с детской невинностью. — Думаю, хуже мне от этого не станет.
Глава 21
И так всю жизнь
Осады, битвы, войны — год за годом.
Испытывал судьбу на суше и на море,
Бывал на волосок от смерти.
Декабрь 1612 года — февраль 1613 года
Река Темза
Поскольку Грэшем уже давно не верил во Христа, Рождество Христово мало что для него значило. И все же он с удовольствием готовился к веселому празднику в двух домах, в Лондоне и Кембридже, видя в этом не столько свой христианский долг, сколько способ отблагодарить слуг. А какая радость читалась на лицах детей! Подсознательно сэр Генри даже начал воспринимать эти двенадцать праздничных дней глазами, ушами и желудками собственных чад.