Вспыхнуло пламя. Оно охватило знаменосца и знамя. Но, принимая эту страшную смерть, юноша не дрогнул. И только один раз разомкнулись его губы, чтобы выдохнуть последние слова:
— Со знаменем умирать легко!
Нет, знамя не может исчезнуть с лица земли. Знамя или живет, или погибает вместе со знаменосцем.
Погибает?
Нет, погибшее знамя продолжает жить в алых полотнищах тысяч знамен.
Солдат Володя вернулся в купе после того, как дежурный по станции два раза ударил в медный колокол. Он был весь в снегу, и от него веяло морозцем. В душном купе даже стало прохладнее. В это время вагон качнуло — поезд тронулся. Старушка на мгновение открыла глаза, приподнялась и, убедившись, что ничего существенного не произошло, тотчас же уснула.
А поезд набирал скорость. Колеса на стыках рельсов стучали все чаще. И вот уже безбрежный океан метели и снежных полей окружил поезд со всех сторон…
Было это во время Великой Отечественной войны.
Бой сменял бой.
Атака сменяла атаку.
А дивизия все не отходила. Если бы она действительно была из железа, фашисты давно бы изломали ее своими танками и переплавили бы своими снарядами. Но волю советских воинов было труднее сломить, чем железо. И, когда пули и осколки уносили еще одну жизнь, ряды смыкались теснее.
Бой сменял бой.
Атака сменяла атаку.
Порой на каждого советского солдата приходилось по меньшей мере пять фашистов. Но дивизия не отходила. Будто она пустила глубокие корни, вросла в землю, слилась с ней и живет одной жизнью. Когда проливалась кровь солдат, то казалось, что это ранена сама родная земля.
И только один раз дивизия оторвалась от земли. Но не для того, чтобы медленно отойти назад. Бойцы и командиры поднялись в полный рост, чтобы начать контратаку.
Раздалась команда:
— Знамя вынести вперед!
Знаменосец Ляпин наклонил древко и быстро стал снимать с него зеленый защитный чехол, сшитый из плащ-палатки. Потом он поставил древко к ноге и стал крутить его в руках. С каждым поворотом алое полотнище становилось все больше и больше. И, когда, подхваченное ветром, знамя полностью развернулось, он подхватил древко двумя руками и поднял знамя над головой.
Когда огонь становился особенно плотным, бойцы могли залечь. Но разве можно склонить знамя перед врагом!
Свистели пули, а Ляпин все шел и шел вперед. Со стороны казалось, что он шагает легко, почти плывет над полем, что он завороженный — не берут его пули. Но на самом деле каждый новый шаг стоил знаменосцу неимоверных усилий. Каждый шаг был шагом навстречу смерти.
От разрывов земля дрожала, как во время землетрясения. Плыл сизый, горьковатый на вкус дым. Уже многих бойцов недосчитывала дивизия в строю. Но наступление продолжалось, и то слева, то справа вспыхивало солдатское «ура».
И вдруг знаменосец Ляпин остановился. Что-то яркое, огненное вспыхнуло у него перед глазами, ослепило, резануло острой болью. Ляпин прижал ладонь к глазам и почувствовал, как кровь потекла по его пальцам. Одной рукой он прикрывал рану, а другой продолжал сжимать древко знамени. Он ничего не видел, но продолжал медленно идти вперед.
И бойцам со стороны казалось, что ничего не произошло.
В глазах было темно.
«Это, наверное, от руки, — подумал Ляпин. — Надо отнять руку от глаз, и все будет видно». С большим усилием он оторвал руку от глаз и… ничего не увидел. Плотная, темная пелена застилала глаза. Сквозь нее нельзя было ничего рассмотреть. И солдат все понял.
Ослеп!
И вдруг ему захотелось двумя руками закрыть лицо и упасть на землю. Но вторая рука была занята: в ней было знамя. Ляпин поднял знамя выше и медленно зашагал вперед. Он спотыкался, но шел. Словно красное знамя вело его, как путеводная звезда.
Пробегавший мимо боец заметил, что Ляпин прижимает руку к лицу и что по руке течет кровь. Он остановился и подбежал к знаменосцу.
— Ты ранен, давай знамя.
— Я сам, — ответил Ляпин не останавливаясь. — Я сам…
— Ты же ничего не видишь?
— Вижу.
Но солдат знал, что знаменосец ничего не видит. Он осторожно взял его под руку и зашагал рядом. Ляпин принял эту помощь. Теперь он шел, опираясь на руку невидимого друга. Так было куда легче. Но силы оставляли его.