Ольга натянуто улыбнулась сравнению и вздохнула, ответила неопределенно:
- Теоретически ты прав, Илья, если нет наследников, то все отойдет государству. Путь оно и решает, куда потом деньги пристроить.
- Радость ты моя, святая наивность и простота, - Илья подошел и обнял жену, - какое государство, о чем ты? Уже сейчас явно на Гвоздя наезжают. Гвоздь - это кличка и он вор в законе. Но к нему много претензий у братвы. Воры живут по понятиям, это своеобразный воровской кодекс. Вор не должен иметь детей, а тем более насильников. Ему предложат то, отчего отказаться очень сложно. Генеральная доверенность в обмен на спокойную жизнь. Его развенчают и станет он жить обыкновенным мужиком на зоне. Не подпишет - его опустят и смерть ему станет казаться райским событием.
- Опущенный - это куда их опускают? - спросила наивная Ольга.
Громов подавил в себе невольный смех и ответил серьезно:
- Опущенный или петух, так их еще называют, это человек, которого зэки используют, как падшую женщину.
- Ужас какой! - воскликнула Ольга, - кошмар. Куда администрация смотрит?
- Оля, - вздохнул Илья, - ты словно ребенок. Администрация колоний, тюрем и СИЗО знает об этом и десятки лет палец о палец не ударяет. У Гвоздя-Домбровского выхода не будет, он все подпишет.
- Так, наверное, уже подписал, - высказалась Ольга.
- Понимаешь, Оля, - в задумчивости произнес Илья, - я еще ничего не решил.
* * *
Гвоздь надел корону в легендарные девяностые и сумел обойтись без уголовных наказаний. Вор нового времени, свежих веяний и перекраивания неписанного воровского закона. Легализовавшись и обрастая имуществом, Гвоздь никогда не видел камер милицейско-полицейских отделов, изоляторов временного содержания, СИЗО, колоний и тюрем. Но, теперь он познал сразу все, включительно по СИЗО. (Следственный изолятор).
Тигрятник или обезьянник, именно так чаще называется камера в полицейском отделе. В ней он пробыл всего полдня и был переведен в ИВС. ИВС - это тоже не СИЗО, в котором все по-другому. Спать на деревянных крашенных досках Гвоздю не приходилось. Жестковато - было для него еще не то слово. С бывалыми сокамерниками у него отношения не сложились. Вернее, и не возникало никаких отношений. Законник не знал, как вести себя в камере, а его, как вора, никто не трогал.
Но в СИЗО его уже ждали с большой тревогой. Два вора в одном изоляторе - это не частый показатель, и кто-то должен покориться другому. Война не нужна никому и в первую очередь администрации.
Слон, смотрящий по следственному изолятору, преждевременных выводов не делал. Представляя реальную картину сложившейся ситуации, он понимал все последствия необдуманных шагов. Бросил своим приближенным: "Будет день - будет пища". Они мало что поняли и было неясно - боится Слон Гвоздя или нет? А Слон присматривался и делал выводы.
Полковник Дубровин Алексей Андреевич, начальник СИЗО, нервничал больше всех. Ему-то, вроде бы, чего беспокоиться? Он лишь исполняет волю суда, примет Гвоздя-Домбровского и продержит положенный, опять же не им отмеренный, срок. Но есть начальники, которые всего боятся - вышестоящего руководства, своих подчиненных, как бы лишнего нигде не сказали, принятия решений и так далее.
Гвоздь - положенец области и его статус пошатнулся в последнее время. Собственный сынок сильно подгадил папаше и дал урок, сам того не желая. Кто же писает против ветра? А Домбровские решили попробовать. Заелись, зарвались, зажирели. Отморозок Домбровский младший свое уже получил - его здесь опустили и благополучно отправили на этап к месту пожизненного заключения. Теперь станет не баб портить, а рачком дохаживать оставшиеся денечки.
Никто не знал истинного источника информации, откуда подул этот ветер знаний, но каждый знал подсознательно, что Громова необходимо уважать и слушаться. Поистине, невероятное и очевидное входило в подкорку каждого, кто хоть раз слышал где-то об этом человеке. Многие понятия рождались в голове в неизвестные сроки и требовали уважения, исполнения определенных мероприятий. Родина... В каком возрасте она впивалась в подкорку и подсознательно требовала своеобразного отношения? Уважение и почитание родителей... Все руководители разных уровней подсознательно ведали и интуитивно считали Громова правым всегда. Разве такое возможно? И хватит ли странички для перечня невозможного, но реально произошедшего в нашем удивительном мире?
Дубровин мучился пока единственным вопросом - куда, в какую камеру посадить Гвоздя? В одиночку, к уголовникам, к бывшим сотрудникам, выделить нечто особенное, как у Слона?.. Определился в самое последнее время, отведя камеру на троих. Там уже сидел врач за криминальный аборт и бухгалтер, похитивший у своей фирмы некоторою сумму денег. Он лично побеседовал с каждым из них, рассчитывая в будущем на осведомленность камерной атмосферы. Никого не беспокоила и не волновала судьба Гвоздя. Сын осужден на пожизненный срок, других наследников нет и кому достанутся бизнес и деньги папаши? Отойдут государству? Кто же позволит случиться законному отторжению? Бизнес элита уже ищет определенные пути, небольшой кусочек хочется урвать и Дубровину. Почему бы не получить доверенность на право управления и последующей продажи, например, какой-нибудь гостиницы или даже двух-трех?
Гвоздь вошел в камеру с матрацем под мышкой. Дверь за ним захлопнулась, он осмотрелся, пока не проходя дальше внутрь и продолжая держать матрац. Четыре глаза уставились на него в упор со своих шконок. Здесь каждый считался лишним, ибо камера частично проветривалась, когда открывалось небольшое оконце для обеденных тарелок, на шмоне между дежурными сменами. А в остальное время писать, какать и пукать - всё в камере без форточек и проветриваний. Спертый тюремный воздух сразу шибанул в нос, хотя настоящего с куревом и множеством потных тел Гвоздь так и не почувствует никогда.
Домбровский понял, что здесь он обоснуется надолго. Возможно, на год и больше. Следствие, суд... никто торопиться не станет. Он уперся взглядом в сорокалетнего крепкого мужчину в углу у окна.
- Теперь это мое место, вали отсюда, - властно произнес Гвоздь.
Мужичек ухмыльнулся, взглянув на дряхлого старичка за шестьдесят лет. Ничего не ответил, отвернувшись.
Его игнорируют - такого Гвоздь позволить не мог. Он бросил свернутый матрац на свободную койку и быстро направился в угол к окну. Мужчина повернулся к нему, видимо, желая урезонить старичка, но тот внезапно схватил его за нижнюю губу. Что за прием такой необычный? Обезумевшие глаза мужика смотрели на новенького, руки метались, то хватая, то отпуская старческую кисть, вцепившуюся мертвой хваткой в губу двумя пальцами и готовую отделить ее от кости. Старик водил его за губу, словно собаку за поводок, и мужчина, повинуясь каждому движению, уже мычал что-то нечленораздельное, но понятное. Он повиновался и был готов переместиться хоть на парашу.
Гвоздь скинул на пол матрац и покрывало доктора, а это был именно он, прикрикнул для острастки:
- Быстро смотался отсюда, иначе следующей станет не губа, а яйца, - он махнул рукой и добавил: - постель мою уложи сюда, гнида, и затухни надолго.
Заняв угол у окна, самое престижное место в камере, Домбровский прилег на шконку и задумался. Пожизненного не будет, но лет десять дадут точно за заказ Громова и его бабы. Десять лет колонии в его возрасте - это конец. Может и выйдет овощем, но кому такая жизнь нужна? Значит, ему предложат свободу за всё движимое и недвижимое имущество, мелочиться не станут. Предложит кто? Станут предлагать многие - полиция, ФСБ, следственный комитет и даже ГУФСИН. Но он понимал, что никто из вышеперечисленных настоящей властью не обладает и пальцем не шевельнет для освобождения - отдай он им всё. Адвокат... это будет его собственный адвокат, который предложит ему небольшой домик в деревне. Домик в деревне... Зачем он мне? Колоть дрова, топить печку... Нет, надо просить хотя бы однушку в городе, пусть в другом городе, это даже лучше. Мысли прервались в связи с открывшейся дверью. Вошедший коридорный крикнул: