В то время никто не думал о цене. Дополнительных шестьдесят-семьдесят лет жизни компенсировали все. Кроме того, это была не только долгая жизнь, но и долгая молодость – столетние выглядели так же, как тридцатилетние, которые не были заражены.
Все стремились не упустить свой шанс – и Н34 стал так же популярен, как гамбургер из «Макдональдса». Тех, кто не делал себе ингаляций (а вирус вносился именно таким путем – достаточно было выбрызнуть из яркого флакончика себе в лицо легкую струю приятно пахнущего аэрозоля, и вы были уже привиты), смотрели как на помешанных религиозных фанатиков. Помимо долгой молодости, волшебный вирус дарил иммунитет ко многим заболеваниям. Зараженные забыли о том, что такое простуда, грипп, пищевые инфекции, язвы желудка, рак… Да, да, вирус фактически избавил человечество от рака… Прекрасная жизнь почти без страхов и забот, полная молодых сил.
Через двадцать лет после открытия доктора Пин Цзина город преобразился: в нем не было стариков и не было маленьких детей – были только жизнерадостные, полные сил и надежд молодые люди. Молодые и здоровые люди повсюду. Они веселились напропалую, наслаждались своей жизнью.
Жизнь била ключом. Город строился и расширялся, втягивая в себе, словно губка, всех жителей окрестностей. Все заражались – и были молоды и счастливы, как никто другой из людей до этого. В сто лет они были тридцатилетними, в сто двадцать – сорокалетними, в сто тридцать – пятидесятилетними. Затем старение шло несколько быстрее, и к ста пятидесяти они были девяностолетними.
Расплата
Поначалу лет сорок повсюду была лишь молодежь. Затем еще лет двадцать повсюду были люди среднего возраста. А потом – повсюду пожилые. Повсюду. И стало страшновато и неуютно.
Каждый день росли цены. Когда повсюду была молодежь, энергичные работники – все было очень дешево. И так как не было ни престарелых родителей (которые давно умерли), ни маленьких детей (которые не могли родится), все всё могли тратить исключительно на себя. И это было прекрасно. Но вот все медленно начали стареть – и цены поползли вверх. Такое понятие, как пенсия, рухнуло. Рухнуло безвозвратно. Сначала были надежды на накопительную систему – но сколько не накапливай денег, все равно они имеет цену, только пока на эти деньги работают люди. Деньги, в которые не вложен человеческий труд – всего лишь пустая абстракция, зафиксированная на банковском компьютере. И пенсии стали фикциями, все вынуждены были работать до последнего дня. Многие работы, которые были под силу лишь молодым, стало некому выполнять. И стало еще более страшновато и неуютно.
Педро каждое утро вставал на дрожащие стариковские ноги, чтобы отправится на работу. А он был еще молод по сравнению с другими, доживающими свои дни в Парадиз-Сити. .
С каждым днем город пустел. Двери в великолепные квартиры приходили заколачивать бригады, сплошь состоящие из стариков со слезящимися глазами и дрожащими руками. Забивая гвоздь, они отдыхали по пять минут после каждого удара молотком и перекидывались между собой скрипучими усталыми репликами. Зачем и для кого они стремились сохранить эти квартиры? Ведь некому было их унаследовать. Привычка к сохранению видимого порядка.
Педро сидел на скамейке, и вдруг почувствовал во всем теле какую-то терпкость, приторную слабость. По ногам и рукам прокатилась волна жуткого холода.
– Нет, – сказал он себе. – Я не могу себе этого пока позволить…
И слабость, словно послушавшись его, начала отступать. По охладевшим и онемевшим конечностям вновь начала двигаться кровь. Такие приступы с ним случались уже несколько раз, и он знал, что однажды, и даже довольно скоро наступит момент, когда приступ окончится вместе с ним.
– Нет, – вновь повторил он себе. – Еще не время.
Он растер руками занемевшие ноги и медленно поднялся. Коленные суставы болезненно скрипнули и по лицу Педро промелькнула болезненная гримаса, затерявшаяся среди морщин. Сегодня вечером он решил пойти к своей бывшей возлюбленной, Вивьен. Когда им было по сто лет, они случайно встретились на мосту через Юкон. Молодые, но уже с огромным грузом пережитых лет мимолетного счастья и разочарований. Он не помнит, какой по счету была Вивьен в длинном списке его жен и любовниц (за такое-то время, за более чем сто лет сколько их прошло – тем более, что в новом мире никто не относился к браку серьезнее, чем к очередной вечеринке), и не хотел даже знать, каким по счету был он в ее списке. Они просто встретились тогда на мосту. Она свесилась через мостовые перила и смотрела на широкие студеные воды реки, проходившие внизу, словно течение неумолимого времени. Была ранняя северная весна, и по реке проплывала зеленовато-голубая ледяная шуга. Он проходил мимо, и увидев ее, тоже оперся на перила и посмотрел вниз.