— Я могу идти? — спросил он, как в армии.
— Идите, Артем.
Кого бы ни обливала Валентина грязью, кому бы ни устраивала разнос, она ко всем при этом обращалась на «вы».
Вот такой она была непростой человек.
Вечером в квартире Присядкиных раздался звонок:
— Алло, алло! Присядкина позовите! — откуда-то издали, сквозь шорохи и трески прорывался кто-то, как без труда установила Валентина, принадлежавший к низшему сословию.
— Кто его спрашивает? — строго вопросила она.
— Это строители.
— Какие еще строители?
Вообще-то Валентина сразу догадалась, какие именно строители, но решила повалять дурака.
— Строители вашей дачи! Фирма «Мария плюс».
— Наша дача давно построена. И мы в ней живем шесть лет.
— Ну как же. Никто в ней не живет. Даже окна не вставлены. Мы закончили все работы в поселке, но только вы с нами не расплатились. Шестнадцать тысяч долларов. Когда заплатите?
— Это какое-то недоразумение. Я не знаю, о чем вы говорите. И не звоните больше сюда. Мы ведь с вами даже не виделись никогда, и ни о каких деньгах не договаривались. Ведь правда?
— Правда, — ответил честный строитель.
— Ну так что вы хотите? Идите туда, с кем вы договаривались.
— У нас договор с вашим правлением.
— Ну вот, — назидательно сказала Валентина непонятливому строителю, — именно в правление вам и надо обратиться, чтобы получить ваши деньги. До свиданья. А кстати, кто вам дал наш домашний телефон?
— Председатель ваш. Пламенев.
— Понятно, имейте в виду, что сейчас вы пытаетесь беспокоить советника президента России. И если еще раз раздастся звонок с требованием денег, вы уже будете иметь дело с компетентными органами.
Испуганный представитель строительной фирмы повесил трубку. Валентина тут же набрала телефон упомянутого Пламенева Владимира Петровича, литературного критика, а по совместительству председателя правления дачного товарищества «Писатель-8»:
— Володя! Это Валентина Присядкина. Что за дела?
— А что? — деланно удивился Пламенев, прекрасно представляющий, о чем пойдет разговор.
— Ты раздаешь направо и налево наш телефон.
— А что мне остается делать, если вы не желаете платить за ваш дом?
— И не будем мы за него платить. Во-первых, он недостроен. Во-вторых, это уродство, а не дом. Из каких-то сомнительных блоков, я уверена, радиоактивных. Дом должен быть или кирпичный или деревянный.
— Валя, хочу напомнить, что Игнатий член нашего правления. И когда мы обсуждали вопрос, как застраивать поселок, то решили — для удешевления работ и чтобы снять с писателей головную боль — всем построить одинаковые дома силами общего подрядчика. Когда выбирали проекты, Игнатий сидел рядом со мной. Ему все понравилось…
— А теперь нам не нравится. Это курятник, а не дом.
— Валя, — терпеливо, как с ребенком, продолжал объяснения Пламенев, — это был самый дешевый вариант. Учти, что мы строителям отдали за это десять участков. Десять участков по десять соток каждый, то есть целый гектар. Если б не это, каждый дом обошелся бы нам не в шестнадцать, а в тридцать тысяч, а может и больше. К тому же коммуникации были подведены практически забесплатно.
— Как хочешь, а мы платить не будем. Мне дом не нравится.
— А кто будет? — Пламенев все-таки начал терять терпение.
— Не знаю. Меня это не волнует.
— Как это не волнует? Дом стоит на вашем с Игнатием участке. И, кстати, все давно внесли деньги. По восемь тысяч два раза. Кроме вас. Причем вы умудрились даже аванс не заплатить. Игнатий якобы был все время в командировках, не находил времени. Конечно, за шестнадцать тысяч они должны были вставить вам окна, двери и постелить полы. Но они заканчивать дом не намерены, пока не увидят живые деньги. Согласись: вам практически бесплатно построили двухэтажный дом с погребом.
— Такой дом нам не нужен.
— Я понимаю, что не нужен. У вас в двух километрах — в Прекрасновидове — есть другой дом. Только должен заметить, что в свое время я, будучи тогда председателем Литфонда, при распределении участков закрыл глаза на то, что у вас уже есть дача. Если помнишь, когда решался вопрос, кому давать участки, было решено, что они распределяются среди писателей, у которых дач нету. А у вас уже была получена, и тоже от нас.
— Володя, это были советские времена. Это тогда дачи и машины распределяли, а сейчас этого нет. Ты забыл, в какое время мы живем? И что за глупая идея строить одинаковые дома? Тоже ведь какой-то совок. Разуй глаза, Володя, посмотри что вокруг делается. Люди строят по индивидуальным проектам.
— Валя, как знаешь, а строителям заплатить придется. У нас с ними договор. И насколько я знаю, они уже подали на наш «Писатель-8» в суд. И нет никаких сомнений, что суд признает их правоту. И эти 16 тысяч с кооператива взыщут. Тебе не стыдно? Из-за твоего упрямства фактически за ваш дом расплатятся все члены кооператива. Я уж не говорю о том, что за четыре года нашего существования вы ни разу не заплатили членские взносы.
— Мы там не живем, и членских взносов платить не собираемся. Пусть платят те, кто живут. Пойми, мы там не бываем, ничем не пользуемся — ни светом, ни дорогой, ни охраной.
— Валя, с тобой трудно разговаривать. Я тебя прошу, подумай, посоветуйся с Игнатием. Все это очень некрасиво с вашей стороны. Строители закончили работу, должны получить деньги. А дом, нравится он тебе или не нравится, все ж таки в твоем распоряжении. Ты всегда его можешь продать, например.
— Знаешь, Володя, я уж как-нибудь без твоих подсказок разберусь, что мне с этим домом делать.
— Валь, разбирайся, конечно, но сначала заплати за него.
— Не заплачу, — отрезала Валентина и, не прощаясь, повесила трубку.
«Будь что будет, — подумала она, — строители договор с нами не заключали, а с Пламенева пусть через суд вытаскивают что угодно. Не обеднеет. Он наверное так наварил себе во время строительства, что шестнадцать тысяч для него — копейки… Отдал налево наш писательский гектар — не за бесплатно же отдал… Господи, и это ж надо, каким дерьмом мне приходится заниматься. Ведь Игнатий — советник президента. А тут какие-то мелкие коммунальные страсти. Ну просто Зощенко какой-то».
Когда обе Германии объединились, встал вопрос: а как же быть с московским посольством? Так получилось, что в Москве в один момент оказалось сразу четыре посольства Германии: западные немцы как раз закончили возведение своего нового здания на Мосфильмовской улице, но еще сидели в старом на Большой Грузинской, а еще ведь существовала громада посольства ГДР на Ленинском проспекте, плюс к тому резиденция западногерманского посла на Поварской. Немцы благородно решили отказаться от одного из них, и роскошное старинное здание с богатыми интерьерами, бывший дом купца первой гильдии Горбунова, где тридцать лет сидело посольство ФРГ, вернули с благодарностью московским властям. Московские власти долго думать не стали, а в пожарном порядке, никто и глазом моргнуть не успел, продали дом на Большой Грузинской за весьма символическую цену некоему Зурабу Церетели. Сознательный Зураб не стал использовать здание коммерчески, он просто стал в нем жить. Весь особняк целиком — к негодованию историков Москвы — стал квартирой сомнительного скульптора. У этого помпезного здания вообще очень интересная история. Известный московский купец Горбунов построил его даже не для себя, а для своего сына Василия (о чем свидетельствует вензель, и по сей день украшающий фасад — «ВГ»), и Василию удалось прожить в нем целых двадцать лет, после чего, уже в 1917 году, там на долгих четыре десятилетия расселся Краснопресненский райком большевиков. Когда райкому стало тесно, его перевели в другое место, а в купеческие хоромы заселили западных немцев, с которыми наша страна, наконец, после долгих лет пререканий, удосужилась установить дипломатические отношения. Для диссидентов брежневского времени особняк на Большой Грузинской (впрочем, как и еще два-три посольства) — был все равно, что дом родной.