— Я скажу тебе следующее, и ничего более. Будет еще три суда. Следующий на Рождество.
Я подняла бровь, услышав об универсальной ебанутости природы праздничных пыток.
— Затем еще один весной, и последний — летом. Я не стану вдаваться в подробности.
После этого откровения она держала язык за зубами и всегда отвечала на мои вопросы уклончиво или что я получу все прямо из источника — от Вайнмонта. Независимо от того, сколько раз она повторила, что Вайнмонт не выбирал принимать участие в Приобретении, я не могла забыть рвение, с которым он преследовал титул Суверена, как он играл на публику замаскированных горгулий. Я все еще не знала, что именно ему потребуется, чтобы выиграть, но, если бы выставление моего тела напоказ и избиение хоть что-то говорили, для меня это приятным итогом не закончится. Поэтому, нет, я не стану с ним разговаривать.
Несмотря на то, что Рене держала от меня тайну Приобретения за семью печатями, мы с ней построили счастливую притворную дружбу, словно не было никакой темной тайны рабства и садизма. Она была более чем счастлива обсудить практически любую тему, которую я могла придумать, кроме той, которую я отчаянно хотела узнать. Мы проводили время в библиотеке за тихим чтением, пока шли дни. Никто не останавливал нас от изучения дома, и Рене показала мне входы и выходы в кухонном крыле, гостевом крыле и нескольких других частях дома, в которых находилось несметное количество комнат с замечательными гобеленами и богато украшенной мебелью. Фарнс всегда был рад видеть нас и поведал нам историю различных предметов старины и сокровищ, разбросанных по общим комнатам.
Однажды мы даже остановились в комнате Вайнмонта. В ней присутствовал его запах, мужской и чистый. На меня снизошло. Я хотела узнать больше о нем, разобрать его по кусочкам, пытаясь выяснить, как он работает, чтобы, возможно, я смогла бы каким-то образом подобрать ключ к механизму.
Его комната была скромной, более современной и суровой, чем остальная часть дома. Большая двуспальная кровать с белым одеялом, стенами темно-синего цвета и минимумом мебелью. На стенах не было ни единой фотографии его или его семьи. Я побрела к тумбочке, когда Рене не смотрела, и выдвинула верхний ящик.
Вместо порножурналов или старых выпусков «Psychotic Monthly» я нашла лишь одинокое черное перо. Я сразу узнала его. Оно было от платья, которое я носила на балу. Перо насмехалось надо мной, напоминая потерянную хрустальную туфельку. Только Вайнмонт не был принцем. Он был дьяволом.
Я захлопнула ящик.
К моему удивлению, комната Люция оказалась более светлой: белые стены, с предметами искусства на них, многие из которых хороши. Он был более неряшлив, чем Вайнмонт. На его столе были разбросаны книги и журналы, лежал iPod и наушники, которые после случайно попали ко мне карман.
— И где же они?
— Мистер Синклер, думаю, в городе по работе. Мистер Люций находится в Южной Америке с визитом на двух плантациях сахарного тростника. Он отвечает за бизнес, а мистер Синклер занимается юридическими вопросами и продолжает работать в качестве окружного прокурора. Он никогда не хотел эту должность, но Суверен постановил, что мистер Синклер займет ее, и все.
— Я думала, что окружной прокурор был избран?
Рене цинично подняла черную бровь:
— А я думала, что рабство незаконно.
— Туше. Что насчет Тедди?
— Он еще в школе, в Бэйтон Руж. Я не уверена, что он намеревается делать. Не похоже, что у него слишком много вариантов.
— Как у богатого, красивого молодого человека, как Тедди, не может быть множества вариантов?
— В зависимости от того, что скажет Суверен. Если Оукмэн решит, что Тедди должен быть адвокатом, тогда он отправится в юридическую школу. Если решит, что врачом ему будет лучше, тогда это будет медицинская школа.
— Суверен обладает такой властью?
— Большей, чем ты можешь себе представить. Кто, по-твоему, определяет победителя среди Приобретений? И ситуация действительно хуже всего для Вайнмонтов. Несмотря на то, что они были частью правящей верхушки более ста пятидесяти лет, некоторые семьи все еще помнят, что так было не всегда. Другие вставляют им палки в колеса и властвуют над ними. Вайнмонты раньше были бедными земледельцами и швеями. Работали на Оукмэнов годами и годами, пока... — Рене приложила ладонь ко рту, как будто это каким-то образом остановило бы ее слова.
— Что? Пока что? — Я не хотела, чтобы она останавливалась. Все это было для меня ново, и я изголодалась по информации.
— О, ничего. Я не должна была говорить. Это древняя история. Просто… об этом не говорят. Особенно, в доме.