— Он причинил тебе боль?
— Я… я…
Мужчина обернулся и двинулся к Вайнмонту, который просто стоял и ухмылялся. Он издевался над Диланом, дразня его, чтобы тот мог причинить ему боль. Я знала силу в теле Вайнмонта, как он мог сломать даже такого человека, как Дилан.
— Никто не причинял мне боли, — сказала я. — Пожалуйста, давайте просто посидим. У нас только час. Пожалуйста.
Он остановился всего в нескольких футах от Вайнмонта, и оба мужчины, излучая тестостерон, уставились друг на друга. Я подошла к Дилану и попыталась оттащить его.
— Пойдем, Дилан. Посиди со мной.
Он положил ладонь на мою руку и обнял меня за талию. Вайнмонт скрестил руки на груди, мышцы выпирали даже через его рубашку.
Я отвела Дилана от него до того, как мой час был бы украден бессмысленным насилием. Его мне хватило на всю оставшуюся жизнь.
Папа опустился на мягкий стул сбоку, а мы с Диланом сели на диван с цветочным узором. Солнце залило комнату светом, обнажая холодный воздух снаружи. Мой отец выглядел худее, хотя он, казалось, был хорошо одет: одежда была новой и отутюженной. Дилан был в своей обычную рубашке и джинсах.
Вайнмонт не сдвинулся, так и оставшись стоять у двери. Я посмотрела на него, желая, чтобы он исчез. Он улыбнулся мне в ответ, бросая вызов попросить его уйти. Я знала, что это бесполезно. Вместо этого я вложила свою руку в руку Дилана и переплела наши пальцы.
Наслаждайся шоу, ублюдок.
Краем глаза я увидела, как он переминался с ноги на ногу, увидела напряженность в его каменных мышцах. Помню их близко, в интимном моменте. Я отмахнулась от этих мыслей и сосредоточилась на отце.
— Как твои дела?
Папа посмотрел вниз, прежде чем снова взглянуть на меня.
— Я знаю, что все время говорю это, но мне жаль. Я должен был просто позволить ему посадить меня в тюрьму. Я должен был... Тебя никогда не должно было быть здесь.
— Я не хочу говорить о том, что должно было быть или могло быть. У нас есть всего лишь немного времени, и я хочу послушать о вас. Как дом? У тебя были проблемы со старыми клиентами? Какие-нибудь из моих картин продались?
Я заставила себя улыбнуться, побуждая моего отца сделать то же самое, словно мы были нормальными людьми, а не скорбящим отцом и порабощенной дочерью.
— О, твои картины, — он почти улыбнулся. — Да, да. Звонили из галереи. Всего несколько дней назад появился какой-то коллекционер и скупил все твои работы до единой.
— Кто-то скупил всю галерею?
— Нет, не всю, только твои картины. Это было самое странное. Каждая оплачена, упакована и уже отправлена. Я не знаю, кто это был, и галерея сослалась на конфиденциальность. Но чек оказался весьма внушительным. — Его взгляд снова опустился. — Я положил деньги на твой счет. Они будут там, когда ты вернешься.
Сердце сжалось от мысли, что мое искусство будет украшать стены какого-то коллекционера. Я никогда не продавала больше, чем несколько картин. Конечно, никто никогда не покупал по две сразу. Эта новость была словно Рождество... А затем я вспомнила, что несло в себе мое предстоящее Рождество.
Моя улыбка немного поблекла, прежде чем я снова натянула ее на лицо.
— Дилан, как школа?
— Все по-старому, все по-старому. Моя команда лакросса ведет кубок, как и каждый год... — Он рассказал о своих больших достижениях в жизни снаружи этого поместья, о начале нового учебного года. Вместо того, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше, это только усилило мою изоляцию здесь, в поместье Вайнмонта.
Я решила, что буду больше выходить на улицу, особенно сейчас, когда моя спина исцелилась. Рене говорила о конюшне и прилегающей территории. Я всегда была хорошим наездником.
Когда Дилан замолчал, мой отец наклонился вперед и взял мои руки в свои.
— Пожалуйста, скажи мне, чем ты занималась этот месяц. Я думаю о тебе каждую секунду.
Я взглянула на Вайнмонта. Его взгляд просверливал во мне дыры.
— Я в основном остаюсь в доме. Читаю и рисую. Я здесь не одна. У меня есть хорошая подруга Рене. И братья Вайнмонта приятны, особенно самый младший, Тедди. — Ладно, я, возможно, немного выдумала — ну, много выдумала — но я не могла рассказать о том, что меня высекли до крови и я разгуливала нагишом на балу.
— Он навредил тебе? Или кто-нибудь? Я не могу вынести мысль о том, что они причиняют тебе боль. — Слезы снова собрались в глазах отца.
Я настойчиво покачала головой, отрицая.
— Нет, нет. Здесь все очень приятные. На самом деле, я в порядке. Правда, это как высококлассная тюрьма. Еда тоже хорошая. Гораздо лучше, чем ты когда-либо готовил, пап.
Месяц назад это заставило бы его рассмеяться. Теперь, однако, он только грустно улыбнулся.