- Наш храм был куда меньше этого. Дюжина жрецов, пара сотен рабов, послушники. И мы. Мы, мечтавшие однажды подняться на вершину пирамиды и принести жертву, восславить богов и дать солнцу силы. И настал день, когда мечты исполнились. Один за другим мы поднимались. А потом спускались. И те, кто прошел посвящение, несли на ликах своих печать крови. Но…
- Никто не пожелал повторить этот путь?
- Верно.
- И здесь… странно, конечно.
- Отнюдь. Храм велик. И богат. И тот, кто стоит у истоков богатств, сам не останется бедным. Как и тот, кто стоит у истоков власти, не будет безвластен. Но тот, кто поднимается на вершину, он не имеет ни богатства, ни власти. Он лишь исполняет работу. Важную, безусловно, но в то же время грязную. Он не решает, кому жить, а кому умереть. Он не берет откуп за жизнь. И не забирает себе ничего, кроме жертвенной крови. А даже ею не торгует. Рабы вот торгуют.
- Как?
- Кровью. И плотью. Плоть того, кого принесли в жертву, весьма ценна… с их точки зрения. Да и не только. Потому им платят.
- И вы это допускаете?
- Так было всегда. И будет.
- От этого еще хуже. И… ведь если я не принес жертву, и ничего не случилось, то… то может, в этом вовсе нет смысла? – во взгляде Мекатла жила тоска. – И тогда выходит, что я… что…
- Убивал, - Верховный посмотрел на свои руки, которые казались почти одинаковыми. Разве что кожа на одной была пятнистой и покрытой шрамами. – Убивал людей. Порой весьма мучительным способом. Долго. Страшно. Ежедневно. И убил больше, чем самый известный из убийц. Больше, быть может, чем любой из солдат Её армии. А если и нет, то все впереди.
Он погладил сухую ладонь.
А Мекатл закрыл глаза.
- Но да, ты не успел сегодня. И ничего не случилось. Если не принесешь жертву завтра, думаю, тоже не произойдет ничего страшного…
Тем паче, что страшное уже происходит.
- Тогда…
- Если ты не съешь сегодня крупицу маиса, ты не умрешь от голода завтра. И послезавтра. И много дней еще. Ты просто станешь слабее. Немного. Но если с каждым днем еды будет меньше, то и сил будет меньше. И однажды…
Мекатл снова поднял голову.
- В школе нам говорили то же самое.
- И это правда.
- Правда ли? Ведь никто не знает наверняка. А если… если оно движется само по себе? Солнце? Если богам вовсе нет дела до нас?
- Тогда мы, ты и я, и многие иные, чудовища.
Мекатл вздрогнул.
- Это… сложно принять.
Пожалуй. Верховный ведь так и не сумел. Но, может, и к лучшему.
- Легче быть тем, кто стоит на страже небес, чем… и завтра я вернусь, вы не думайте. Не нужно искать никого иного. Я… справлюсь. И со слабостью. Я не привык думать, но она говорила, и я начал. Это… тяжело.
Он провел руками по лицу, стирая священные узоры.
- Так что он сказал, этот человек?
- То же, что и вы. Почти. Что я – чудовище. Правда как-то так, что я взял и поверил. Может, не стоило бы, но… не вышло не верить. Я хотел бы, но не вышло. Не верить. И мысли эти… Нинус называл вас полезным. Он полагал, что вы слепы. И не только вы. Многие.
- Кроме избранных?
- Откуда…
- Всегда есть избранные. Те, что стоят над прочими. И те, что держат в руках своих тайное знание. Правда, зачастую случается, что они и сами забывают о том, что надо делать с этим знанием.
- Когда-то давно… предок Нинуса и прочих, он состоял при Принявшем силу. И вынул из его груди сердце. А после разделил тело, дабы избранные вкусили священной плоти… маги считают нас людоедами. И неспроста.
- Это было давно. И не все следует воспринимать буквально.
- Не тот случай. Он… Нинус был уверен, что с плотью мы обрели силу. А сердце стало залогом. Свидетельством договора с богами. Оно укрыто в пирамиде. В первой пирамиде, куда он не сумел войти.
Верховный повернулся.
Надо же… город открыт. Видны улицы и дома, и площадь. И пожалуй, издали город похож на плод граната, разрезанный посередине. Стены и вены, по которым бежит кровь жизни.
А вот пирамида по-прежнему скрывалась в тени. Она выглядела бледной, до крайности неказистой. Настолько, что хотелось отвести взгляд.
Верховный и сделал.
- Расскажи, - попросил он ласково. – С самого начала.
- Рассказывать особо нечего. Знаю я немного… я был при храме. Обычный мальчишка, из тех, кто лишний в семье. Меня подбросили в третий день лета. Это все, что я знаю. Я рос, как росли многие иные. И храм был небольшим. Даже пирамиды не было, помост, на котором и резали овец. Иногда – коров, но корову тяжко на помост поднять. Случалось, и людям бывать, но уже по праздникам. Рабов покупали, из тех, что подешевле.
Обычная история, но Верховный готов слушать.
- В тот год случилась болезнь. И многих она поразила. Слегли рабы. И сгорели от жара послушники, а с ними и пятеро из семерых сирот. Еще один ослеп. Мы остались вдвоем, я и старший жрец, который был так стар, что ходил с трудом. А болезнь добралась до села. И люди, как всегда, вспомнили о богах. Они пришли, требуя службы. И привели рабов. Сильных. Здоровых. Таких наш храм не видел многие годы. И тогда жрец сказал, что я должен. Что… не стоит разочаровывать людей.