- Кто не желает мира? – Верховный развел руки.
- Вот именно… вы ведь уже немолоды. И больны. Настолько больны, что при всей прежней принципиальности не гнушаетесь помощью проклятых. Маг вас лечит, а потому жив?
Верховный ничего не ответил.
- Пускай так. Он никому не мешает.
- А я?
- Вы тоже можете… не мешать.
- Неужели?
Разговор этот пустой. И человек тоже.
- Вам и делать-то ничего не нужно. Вернетесь… к прежним обязанностям, - он облизал губы, почти стерев с них золотую краску. – Ранее ведь вы редко бывали во дворце. Боги? Служите им. А людское оставьте людям.
- Вам?
- Не только. Многие достойные люди обеспокоены происходящим.
- Сочувствую им.
- Вам кажется это забавным? На Севере, на юге вот-вот начнется голод. Чернь плодит слухи, самые чудовищные, но и ладно, хуже, что того и гляди начнутся бунты. Кто их усмирит? Кто остановит пролитие крови? Кто даст надежду? Дитя, которое того и гляди само предстанет пред богами?
- У вас есть иные варианты?
Воины неподвижны.
И все-таки сменились. Верховный чувствует на себе настороженный взгляд того, кто беззаветно предан Дарительнице жизни.
А вот Охтли, кажется, убежден, что ему все подвластно.
- Есть. Совет. Совет назначит супруга.
- Девочка юна.
- Это не имеет значения. Главное, что брак этот свершится и будет признан Богами. Её супруг займет место, подобающее Императору. Его рука будет крепка. И чернь успокоится.
- А Императрица?
- О, не стоит опасений, дитя не пострадает. Его окружат любовью и заботой. Его будут беречь, ведь там многие поверили в эту байку о Дарительнице жизни.
- Многие, но не вы?
- Я давно уже не верю в чудеса.
- А во что тогда?
Трещин на лазури становится больше. Они расползаются от уголков губ к щекам, и к вискам. Они ломают изысканный рисунок и даже золотые змеи того гляди осыплются.
- В силу. Во власть. В то, что каждый должен заниматься своим делом, а не…
- Я слышала, - этот голос раздался откуда-то сбоку.
И Верховный обернулся.
Как он мог… не увидеть? Не заметить? Лицо Охтли вытянулось. А потом он стиснул губы, явно осознав, что отступать некуда.
- Так даже лучше. Возьмите…
Договорить он не успел. Дитя вытянуло руку и Охтли вдруг захлебнулся слюной.
Качнулись копья стражи.
И юный Ицтли встал между Императрицей и людьми в белом, которые, кажется, еще не совсем поняли, что происходит.
Кто-то из них качнулся было к Охтли, что лежал на полу, скорчившись, но и сам, захрипев, сполз на пол. Тело его судорожно дернулось.
- Тоже плохой человек, - сказала Императрица.
И золотые бубенцы в её косицах зазвенели.
Она же, подняв юбки, шагнула вперед и взяла Верховного за руку. Это прикосновение отозвалось ноющей болью во всем теле, но потом боль сменилась жаром, а жар оставил ощущение тепла. Того давным-давно забытого тепла, которое бывает лишь в детстве.
Вспомнился старый храм.
И задний двор.
Хлев со свиньями. Утро раннее. Рассвет, который вот-вот, а потому надо спешить, оттащить корыто свиньям и вернуться до того, как старший жрец поднимется на вершину. Там пирамида была маленькой, да и жертвы приносили не каждый день.
Но…
Он вспомнил, как хрустел лед под босыми ногами. И холод пробирался, кажется, до самых костей. Тяжесть ведра. И теплое дыхание, наполнявшее хлев. Возню свиней.
Их прикосновения.
То, как торопливо стирал грязь с кожи, зачерпывая слежавшийся снег. А потом бежал, бежал, боясьь опоздать. И взлетал на пирамиду.
И смотрел, как клинок пробивает грудь раба. А потом подставлял руки, принимая дар сердца. И тогда в окоченевшие пальцы возвращалась жизнь. И ему, ничтожному, казалось, что в этом все дело.
Что именно он, а не Солнце, такое далекое, принимает этот дар.
Верховный прикрыл глаза, вдруг осознав, что еще немного и расплачется.
- Я, - выдавил он. – Тоже не слишком хороший человек.
- Случается, - Императрица потянула его за руку. – Ксо говорит, что слишком хороших не бывает. Что если ты слишком хороший, то тебя убьют.
Стражи стало…
Было.
Следовательно, Владыка Копий серьезно отнесся к предупреждению.
- Совет, - девочка встала над человеком, который лежал. И краска сползала с лица лоскутьями. – Собери их. Скажи, что я хочу говорить.
- Хорошо.
- Ты не станешь спрашивать, о чем?
- А надо?
- Не знаю. Нет. Наверное. Ты тоже услышишь. Но тебе нечего бояться, - она ткнула босой ножкой в бок. И звякнули золотые браслеты на щиколотке. – Ты…
Девочка вдруг повернулась к Мекатлу, который стоял, неподвижен, словно статуя.
- Подойди.