— А вы знаете, что пострадавший скончался от удара тяжелым предметом? Может, камнем или еще чем...
Сауранбаев, все еще думая о горе матери, в тот момент не обратил на эти слова особого внимания.
Прошло несколько дней. За это время стало известно, что накануне убийства в клубе была драка. И вот на допросе Толик Платов, шестнадцатилетний хмурый крепыш, после долгого настороженного молчания и угрюмого оглядывания по сторонам признался:
— Мы дрались с ним, с Николаем. Пустячно поссорились. В половине одиннадцатого он меня на улицу позвал. Думал, бить будет. Он с Ленкой хотел танцевать, я не давал, стал придираться к нему, он говорит: «Давай, выйдем»! Так грубо сказал, я пошел, а по дороге кому-то сказал: «Хамиту скажите!» Это мой дружок. Когда на улицу вышли, Храмов не стал драться, только сказал: «Не хотел тебя, парень, позорить при людях, давай не хамить друг другу, а разойдемся!» Я что-то петушился, когда понял, что он бить не будет, да и сам-то я не собирался. А Хамит подлетел, не разобрался и здорово стукнул Николая. Тот на колени упал, но вскочил, завязалась крупная драка, а люди разошлись... И мы тоже. Нет, мы его не догоняли, не убивали...
На одиннадцатый день дверь кабинета открылась, вошла мать убитого. Накануне ей возвратили вещи мертвого сына. Она положила завернутый в газету свитер:
— Не его одежда это. Он не любил свитера носить. Все костюм собиралась ему сшить хороший, но, вот, не успела.
— Как — не его? Чей же?
— Не знаю.
Нашли владельца свитера.
— Твой?
— Когда, не помню, но я его отдал убитому Храмову.
— Почему не забрал из милиции?
— Зачем мне продырявленный и окровавленный свитер?
— А ты откуда знаешь, какой он теперь?
— Я был вместе со всеми, смотрел.
На очередном совещании опергруппы начальник милиции сказал:
— Давайте еще раз попытаемся установить личность всех подростков, которые в драке обычно прибегают к ножу, к кастетам...
И через три дня были установлены приблизительно восемь таких ребят. Особенной дерзостью отличался Юра Бондаренко, он, по совершенно точным данным, никогда не расставался с кастетом.
Очередной допрос.
— Расскажи о себе, Юра. С кем дрался? Когда? Что знаешь об убийстве Храмова? Где кастет?
— Я дрался, бывало, но кастета у меня нет. И об убийстве, как вы говорите, Храмова ничего не знаю... Я недавно приехал, меня не было в Мерке, я на десять дней уезжал...
Сауранбаев внимательно посмотрел на Юру Бондаренко. Как бы заново, будто его только сию минуту ввели, и еще ни одного слова не сказал этот рослый, физически сильный парень, с волосами, аккуратно и строго зачесанными направо и вверх, с длинным упрямым и мужественным лицом, с прямым носом, с широкими бровями вразлет. Какая-то углубленная тень задирчивости легла на его лице.
— Юрий, — неожиданно ласково сказал Сауранбаев. — Когда мы первый раз тебя допрашивали, здесь было много народу, на тебя это повлияло, и взрослый человек может смутиться, чего-то не сказать... Теперь мы наедине, нам никто не мешает, давай в спокойной обстановке поговорим.
Оба помолчали.
— Гражданин прокурор, — сильно сжав в кулаке недокуренную папиросу, экспансивно воскликнул Бондаренко, — правду вам говорить или нет?
Чувствовалось, что сейчас он рванет рубашку, и польется исповедь... Бондаренко подробно рассказал о своем детстве.
Стараясь не приближаться к Бондаренко, потому что боялся обнаружить усилившийся стук сердца, Сауранбаев думал только об одном: «Только бы не спугнуть...» И, вскинувшись, задал рискованный, прямой, кинжальный вопрос:
— Юра, скажи, этот Храмов был задирист?
— Он кинул камень, попал мне в ногу.
— Покажи!
Бондаренко засучил правую штанину, действительно, рубец недавно зажившей раны краснел ниже колена.
— Что произошло потом, после того, как он попал в тебя камнем?
— Я тоже поднял камень и бросил, не попал, тогда достал из кармана кастет, подбежал и что было силы ударил. Нога все сильнее болела, я прямо там начал хромать...
— Где происходила драка?
— Вы же там были, видели... Около автобазы, под большим каменным забором. Храмов упал, а я пошел домой.
— Кто еще принимал участие в драке?
— Никого больше не было.
Совершенно очевидно было, что на этот раз Бондаренко говорит неправду. И, смущенный своей неправдивостью, он стал заметно озлобляться, но в это время Сауранбаев пододвинул ему бумагу и ручку.
— Напиши, что ты рассказал...
И пока Бондаренко писал, прокурор никого не пускал, никому не разрешал войти, никуда не звонил и сам не выходил ни на минуту.
— Подписал? Теперь скажи, на одежде твоей должны были остаться следы крови, где эта одежда?