Камнем на дно шли атакуемые глубинными бомбами подлодки. Эскортные силы конвоев и маневренные соединения крейсеров-охотников безжалостно расстреливали советские и немецкие рейдеры. Горели и рушились в океанские волны попавшие под плотный зенитный огонь самолеты. На всем пространстве океана вспыхивали яростные схватки между кораблями. Обе стороны дрались отчаянно, отступать им было некуда.
Но, несмотря на ярость сражения, несмотря на накал битвы и героизм простых бойцов, исход грандиозной баталии решался не на корабельных палубах, не в тесных отсеках подлодок и эсминцев, не в кабинах самолетов, не на наблюдательных постах и даже не в рубках линкоров. Нет, главное сражение шло за тысячи миль от океана, в окрестностях сугубо сухопутных городов.
Люди, разыгрывавшие грандиозную шахматную партию, зачастую никогда в жизни не командовали даже рыбацкой лайбой, не то что боевым кораблем. Но зато в их руках была огромная власть, неимоверные ресурсы, индустриальная и военная мощь держав. На плечи игроков давила страшная ответственность.
Цена проигрыша или просто неверного хода зачастую измерялась сотнями тысяч, миллионами человеческих жизней, судьбами целых стран. На кону стояли не просто транспорты с сырьем и продовольствием, не боевые корабли и эскадры самолетов. Нет, счет шел на годы и десятилетия невидимого соперничества между державами.
Поражение означало отбрасывание страны назад, потерю темпов роста, отказ от внешних дешевых ресурсов и необходимость жить и развиваться лишь за счет собственных граждан, ценой пота и крови своих людей. А победа давала шанс удержаться на позициях, улучшить свое положение на глобальной шахматной доске, выиграть темпы развития, возможность не погибнуть, не потерять все, не скатиться на роль объекта большой политики, вынужденного вечно платить за свое поражение.
Цена поражения была слишком велика. Не эскадры кораблей, не авиаполки, не танковые дивизии, а само будущее — вот ставка в глобальной игре. Не больше и не меньше. Это требовало серьезного, взвешенного подхода к войне, ответственность лежала на плечах Игроков неподъемным грузом. Вечная, не прекращающаяся ни на минуту борьба держав. Война же — это только один из элементов этой борьбы, продолжение политики другими средствами.
Летом 40-го года два игрока схлестнулись в кровавом поединке. Один из бойцов, успел заручиться поддержкой нейтрального пока союзника, но совершил ошибку и неосторожно задел еще одного игрока, которого до сего момента не считали противником, полагали не субъектом, а объектом, просто территорией, которую при удачном стечении обстоятельств можно взять под контроль.
Как вскоре выяснилось, слабость великана оказалась показной, и ноги у него были не глиняными. Получив неожиданный удар под дых, старый медведь резво ответил агрессору парой чувствительных оплеух. По всему выходило, что он должен драться против обидчика в союзе со своим соседом. Но сосед сам был не промах и оценивающим взглядом поглядывал на берлогу и шкуру медведя. Стоило ли драться при таком раскладе? Может, лучше вовремя отойти в сторону, поднакопить силенок, пока враги с азартом колошматят друг друга? Или лучше вдвоем добить задиру? Что делать? Противник-то не из слабачков.
— Вы, товарищи, согласны с участием нашего флота в десантной операции? — Сталин обращался сразу к Кузнецову, Галлеру и Трибуцу, но при этом всем участникам совещания казалось, что вопрос обращен лично к каждому. Небольшие размеры и скромная обстановка кабинета усиливали впечатление. Спешить с ответом на вопрос не стоило. Необдуманные фразы бросают тень на говорящего, ставят под сомнение его компетентность.
Сталин недаром считался опытным и умным оратором. При этом таланты вождя подкреплялись его огромной властью. Мало кто рисковал спорить с носителем такой власти, и зачастую спор или даже попытка оспорить мнение Сталина заканчивались вполне предсказуемым и печальным результатом. Исключения тоже были, но таковыми становились люди, по своим личным качествам мало чем уступающие вождю. Само по себе это было большой редкостью.
Нарком тяжелого машиностроения Малышев тихо вздохнул и скосил глаза в сторону нового наркома судостроения Ивана Носенко. Малышев чувствовал, что как бы разговор ни пошел, но он обязательно коснется качества и количества строящихся кораблей. Возможности нашей промышленности Вячеслав Александрович знал хорошо. Слишком хорошо, к сожалению. К счастью, Сталин тоже в последние месяцы избавился от части иллюзий, питаемых по отношению к нашим верфям.
«Удовлетворить все запросы адмиралов мы не можем. Любимую Сталиным программу Большого Флота тоже не освоим. На время удалось притормозить строительство линкоров в пользу легких кораблей. И то хлеб. Потом, конечно, шишки посыплются, обязательно найдутся стрелочники, на которых и свалят всю вину за провал программы. И хорошо, если таковыми назначат действительно никчемных, бесталанных и просто лишних людишек…» По крайней мере, нарком на это надеялся.