— Где тебя так?
Он понял просьбу Хенка по-своему. Он решил, что шляпа нужна Хенку по самой простой причине — прикрыть шрам. А голос бармена подобрел потому, что до него наконец дошло: Хенк — человек. Оберон, пройдя через Преобразователь, никогда не получит ни морщинки, ни бородавки, ни тем более шрама. Квазилюди всегда гармоничны. Их тела, их лица чисты.
— Где тебя так? — переспросил бармен.
— Не важно,— отмахнулся Хенк.
— Такой удар может напрочь отшибить память,— сочувственно хмыкнул бармен.— Имя-то сохранил?
— Еще бы! — усмехнулся Хенк и подмигнул бармену:— Я — Хенк.
— А я Люке,— ответил бармен.— Зови меня так — Люке. Это не имя, но мне нравится, когда меня так зовут.
— А я Ханс,— представился перегонщик.— По-настоящему Ханс, без всяких этих оберонских штучек.
Хенк кивнул. Хенк был растроган. Он подумал: «Мне повезло. Шу наконец увидит шляпу».
Он долго не мог уснуть.
Сперва ему помешал диспетчер.
«Хенк,— попросил он по внутреннему инфору.— Как нам отодвинуть «Лайман альфу»? Она мешает почтовикам».
— Проще простого,— ответил Хенк.— Свяжитесь с Шу, она все сделает.
«Шу? — удивился диспетчер.— Почему ты не зарегистрировал спутника?»
— Шу — бортовой компьютер,— терпеливо объяснил Хенк.
Он долго не мог уснуть.
В детстве его мучило мерцание звезд. Непостижимость этого мерцания. В юности он открыл комету. Ее хвост растянулся на полнеба, он был просто светлый, но в долгих ночных снах он всегда виделся Хенку цветным. Хенка с детства удручала необходимость прятаться под покровом атмосферы. Он широко открывал глаза, будто это могло помочь ему проникнуть в даль Вселенной. Он любил думать, что его дом не ограничен пределами Солнечной системы. В принципе это было так: окончив школу Поисковиков, он выходил и во Внутреннюю зону. Но никогда дальше. Дальше ходил его брат Роули — звездный разведчик. Хенк всегда завидовал разведчикам. Ему хотелось думать, что там, среди звезд, они — его продолжение. Он не уставал следить мерцание звезд. Его мучило — что т а м, за горизонтом событий, т а м, в Крайнем секторе, т а м, в нетипичной зоне, где укрывается недоступная раса протозид, игнорирующая любую попытку контакта?
По материалам звездного разведчика Роули Хенк написал книгу. Книга, посвященная нетипичной зоне, привлекла внимание специалистов. Бывшего пилота, а теперь космоисторика и космопалеофитолога, Хенка пригласили в редакцию Всеобщей энциклопедии. Десять лет, проведенные в ее штате, составили Хенку имя. Лучший знаток первичников... Разумная, но замкнутая на себя раса заполнила даже сны Хенка. Иногда он видел сны, о содержании которых не мог рассказать даже брату... Зато из нескольких специалистов Всеобщей энциклопедии, выразивших желание взять на себя дальний поиск, связанный с изучением протозид, предпочтение было отдано ему, Хенку. Он подозревал, что какую-то роль во всем этом сыграла неожиданная гибель его брата Роули — там, в глубине Крайнего сектора... Подразумевалось, что наблюдения Хенка внесут ясность в один из самых сложных отделов Всеобщей энциклопедии. Подразумевалось, что наблюдения Хенка, как раньше наблюдения Роули, не только дополнят, но и перестроят этот отдел, все еще вносящий сумятицу в строго раcчисленное здание звездной истории.
Параллельно делам во Всеобщей энциклопедии Хенк читал в Высшей школе курс космической палеофитологии. Этот курс определялся названием — «Века и растения», но студенты из встреч с Хенком выносили не просто понятие об эволюции растительных и квазирастительных земных и звездных форм — Хенк не уставал указывать на расхождения, оказавшиеся роковыми для некоторых, теперь уже не существующих цивилизаций, на те поистине роковые узлы, с которых Разум, взрываясь, начинает строить вторую природу, отрываясь от своих естественных, предопределенных происхождением корней.
У Хенка было место, где он всегда чувствовал себя особенно хорошо. Свайный домик, крошечное лесное озеро. За озером, как рыжие облака, пылали осенние лиственницы, не закрывая собой Енисея. Еще дальше голубели горы... Хенк водил студентов по саду, обращал их внимание на тот или иной куст, на запахи, присущие только определенному кусту; он, Хенк, разбил на Енисее самый северный сад роз, в котором белые шары древних, как сама история, Лун и благородные Галлики росли прямо на земляных грядках, а желтые и светлые дамасские розы, пережившие Римскую историю и последующие пятьдесят веков, оставались столь же упругими и свежими, как во времена Цезарей. Хенк по-детски гордился зеленоватыми чайными, аромат которых и впрямь напоминал крепкий чайный букет, карамзиновыми Дюк де Монпасье, огненно-алыми Амулетами. Он любил свои редкие бархатистые, с розовым ободком Кримсон Роули и всегда влажные, покрытые капельками нежной росы бутоны Арон Уор. Показывая их, Хенк поднимал глаза горе — ему нравилось, что звезды и роз£1 схожи.
Иногда он подводил студентов к бревенчатому забору, отделяющему сад от северной пасеки. Здесь, у грядок, над которыми золотились древние Мадам Жюль Граверо, желтели буйные Маман Коше, лучились сквозь плотную кожистую листву блестящие, как бы покрытые восковым налетом, алые пернецианские, он непременно задерживался. Ведь там, среди блеклых, как осень, Лидий и Сестер Калли, среди алых Гранд Джап, белела привитая на простой шиповник самая обычная на вид парковая роза. Но она отнюдь не была обычной, над нею Хенк работал почти пятнадцать лет. Он не резал и не формировал куст, он просто помогал розе развиваться, разве лишь осенью снимал с веток листья, чтобы не привлекать к ним внимания прожорливых северных мышей. Он берег розу не от холодов, он берег ее от жесткого северного солнца. Отзываясь на раннее весеннее тепло, верхняя часть куста могла торопливо пойти в рост, тогда как корневая система еще не проснулась... Со всем остальным куст справлялся сам.
Ни разу за пятнадцать лет Хенк не видел на цветах своей розы ни крапинки, ни ободка. Она была чистой как снег, и он с удовольствием выкашивал вокруг траву, даря розе покой. Он с удовольствием сидел рядом с нею, а когда, случалось, шел дождь, когда слезились темные окна, а листва берез обвисала страшно и сыро, он укрывал ее от дождя.
Роза не была безымянной.
Он назвал ее Роули — именем брата, звездного разведчика, погибшего в районе катастрофического взрыва 5С 16— космического объекта, долго вызывавшего недоумение астрофизиков. Хенк не уставал верить, что однажды слухи о гибели брата будут опровергнуты, как это пусть редко, но случалось. Он не уставал верить, что Роули жив, что он там — вверху, в безднах Космоса.
Он долго не мог уснуть.
Туп — как протозид. Темен — как протозид. Жесток — как протозид.
Он вспомнил брезгливую гримасу Люке и холод во взгляде перегонщика Ханса.
Туп, темен, жесток...
Арианцы, Цветочники, океан Бюрге — они, наверное, имели право так говорить, но почему то же самое говорят земляне?
Хенк улыбнулся.
Он разрушит некоторые стереотипы.
Протянув руку — в комнате было темно,— он дотянулся до коробки с кристаллами памяти. Крошечный проектор заработал сам — от тепла ладони.
Маршрут, маяки, точки отсчета, физика нетипичной зоны... Счетчик стрекотал, как кузнечик.
Разве он не взял с собой кристалл «Протозиды»?
Не вставая, он включил внешний инфор и попросил связь с Шу.
— Как у тебя? — спросил он, не скрывая радости.
— У меня хорошо,— ответила Шу своим непостижимым голосом.— Разрабатываю маршрут.
— Но этим занят Расчетчик Преобразователя.
— Я, конечно, не знала...
Он понял, что Шу "обиделась. Он быстро сказал:
— Я сам хотел просить тебя продублировать работу Расчетчика.
Тогда Шу спросила:
— Как у тебя?
Хенк вздохнул. Он все еще помнил лица Люке и Ханса.
— Шу,— спросил он.— Почему никто не любит протозид?
— Они вне сообщества, Хенк.
— Ну да,— протянул он.— Первичники... Истребители звезд.
— Не только... Они древние, Хенк. Они очень древние. Вспомни, как человек относится к тем, кто старше его — к мокрицам, к змеям, к членистоногим... А протозиды еще древнее, Хенк. Они очень древние.
Он кивнул.