— Шу,— потребовал Хенк по внешнему инфору,— мне необходим кристалл «Протозиды».
— Запись «Протозиды» подлежит просмотру лишь на Земле.
Ответ Шу прозвучал в высшей степени категорично. Хенк не стал спорить.
Пусть так...
Не отключая связи, он мерял шагами комнату. Экран инфора мутно светился, по нему пробегали светлые и темные полосы, они бесконечно таяли и вновь возникали. Собственно, вдруг подумал он, это и есть портрет Шу.
— Сегодня в Аквариуме оберон с Оффиуха.— Шу никогда ничего не забывала.
— Советуешь посмотреть?
Хенк вздохнул. Он отчетливо ощущал свою зависимость от решений Шу. Иногда это его раздражало. И все же он никогда не противился этой зависимости.
Аквариум оказался не так велик, как представлялось Хенку. Овальный зал, поверху — галерея; три стрельчатых узких входа. В соседней с Хенком ложе (свою занимал только он) располагалась, похоже, целая семья: две изящные женщины, пятеро грубоватых мужчин и семь или восемь мелких отпрысков с желтоватыми, как тыквы, лицами. По вялым движениям Хенк сразу признал в них Арианцев, естественно, прошедших сквозь Преобразователь. Потомки одной из некогда самых агрессивных рас, Арианцы никогда не питали особых симпатий к Преобразователю. Собственные тела, как бы они ни выглядели, устраивали их больше всего, и эта необходимость — рядиться в чужое тело — всегда их несколько угнетала.
Арианцы ни на секунду не пожалели бы протозида, подумал Хенк.
Ладно. Скоро он будет на Земле, скоро он поднимет шум по этому поводу. Подождем.
Он откинулся на спинку кресла.
До объекта 5С 16 он дойдет на тахионной тяге. А там... Он мысленно представил длинную цепочку звезд, свернувшуюся на карте как змей из древних легенд — созвездие Гидры... Это уже Внутренняя зона. Там, на одной из планет звезды Альфард, он проторчит месяца три. Но это не страшно. Ведь это преддверие родной планеты...
Хенк вздрогнул. В центре Аквариума вспыхнул свет.
Свет становился все ярче, он ширился, он заполнял Аквариум как гигантский пузырь. Впрочем, это и был пузырь — силового поля. Очень скоро он занял весь центр зала, и алые, без перепадов, тона медленно перешли в оранжевые.
Желтый. Белый. Ослепительно голубой.
Исполнялся цветовой звездный гимн Рессела-Кнута, давно вошедший в опознавательную окраску всех кораблей Межзвездного сообщества.
И этот свет становился все нежней, он расслаивался, в нем, не смешиваясь, вспыхивали фиолетовые искры, зеленые отсветы — бесконечный рассвет над безмерными океанами Оффиуха.
Хенк невольно привстал. Восторг переполнил его, ему захотелось всплыть, зависнуть над силовым шаром невидимого, воплотившегося в свет оффиухца. Его останавливали лишь редкие зрители на галереях и в ложах — вряд ли его парение пришлось бы по душе тем же Арианцам...
А в силовом пузыре, заполненном нежным сиянием, уже металась смутная тень, которая не могла быть только тенью. Это, несомненно, было живое существо, и, оглянувшись, Хенк увидел, что просветлели даже лица Арианцев.
Хенк замер.
На мгновение его захватила острая, пронзительная тоска. Он опять был грандиозным облаком, звездный ветер гнал его бесформенное тело в сторону от квазара Шансон, к Стене, в мрак, в тьму, в ничто, звездный ветер рвал из него миллиарды атомов, но он, счастливое пылевое облако Хенк, тут же восполнял эти потери за счет рассеянной межзвездной пыли. Он был туманностью, небу-лой, рассасывающейся в пространстве, и такой же туманностью, нежной небулой казалась ему тень оффиухца — бесконечно длящийся взрыв непостижимо добрых лучей, заставляющий вновь и вновь переживать счастливую уверенность в вечности звезд, в вечности всего Разумного.
Потом оффиухец развернулся в широкий линейный спектр. Но это не был просто спектр. Хенк не один час провел над камерой спектрографа, он видел тысячи линий в тысячах самых разнообразных сочетаний, но сейчас перед ним разворачивался, сиял ж и в о й спектр.
Хенк был восхищен.
Он никогда не бывал на планете оффиухца, но теперь он знал — это не худшее место в Космосе.
И услышал испуганное восклицание.
Арианцы!
Хенк хлопнулся в кресло. Он и завис-то над ним на какую-то секунду, но Арианцы это заметили.
Их это испугало и возмутило.
Хенк молча проводил их взглядом.
Испугались... Чего?
Он покачал головой. Он забылся. Его звездные привычки со стороны могут казаться дикими.
Он встал. -
Кажется, ему не везет на Симме...
Тем с большим удовлетворением он подумал, что скоро, очень скоро он стартует с Симмы к Земле.
И вторая ночь оказалась для Хенка нелегкой. Но все же он поспал и явился к диспетчеру отдохнувшим.
Диспетчер сидел перед экраном Расчетчика, внимательно следя нескончаемый ряд цифр. Рядом с ним примостился Челышев. Увидев Хенка, он поднял голову, и в глазах его скользнуло облачко недоумения.
— Я пришел за картами,— сообщил Хенк.
Диспетчер, не оборачиваясь, ткнул пальцем в одну из
клавиш, и на пороге внутренней двери появился робот, выполненный в типичном для Симмы квазичеловеческом стиле. Над плечами робота торчала сферическая антенна, это еще больше делало его похожим на человека.
«Универсал,— оценил модель Хенк.— Таких можно использовать в любом качестве — от мусорщика до личного секретаря».
Забыв о Хенке, диспетчер и Челышев вновь, как зачарованные, уставились на колонки и ряды цифр, стремительно сменяющиеся на экране Расчетчика. Они возникали, росли, теряли знаки, взаимно уничтожались — бесконечная странная пляска, неожиданно закончившаяся нулем.
Просто нулем!
Хенк невольно удивился: как мог оказаться равным нулю столь долгий и громоздкий ряд цифр?
Он удивился этому вслух.
— Нас это тоже интересует,— раздраженно ответил диспетчер.— Однажды я слышал о чем-то подобном,— он посмотрел на Челышева,— но никогда не думал, что мне когда-то тоже так повезет... Повторить, Петр?
— Сколько можно! — Челышев хмуро откинулся на спинку кресла.— Впрочем, повтори.
— Послушайте,— нетерпеливо сказал Хенк.— Я пришел за картами. Чем быстрее я стартую с Симмы, тем приятнее будут мои воспоминания о ней. Оставьте Расчетчик. Разве это имеет отношение к «Лайман альфе»?
— Имеет! — жестко отрезал Челышев.
Цифры крутились на ярком экране, как оффиухец в силовом пузыре. Цифры неслись по экрану, как цветные гребешки по поверхности океана Бюрге. Хенк невольно пожалел Челышева и диспетчера: через несколько часов он стартует, а им еще долго оставаться тут, на этой странной планетке.
«Надо успеть забежать в бар,— подумал он.— Люке обещал найти шляпу».
Хенк, вдруг спросил Челышев,— почему ты не хотел выполнить приказ Земли? Почему мне пришлось уговаривать тебя помочь нам в охоте?
— Я чту Свод.
— Это главное?
Хенк вызывающе глянул на Охотника:
— Одиночные протозиды никому не опасны.
Не так уж он одинок, как ты думаешь,— буркнул, не оборачиваясь, диспетчер.
— Да?
Челышев усмехнулся. В его усмешке не было ничего угрожающего, но по спине Хенка вдруг пробежал холодок. Впрочем, он отдал должное Челышеву — Охотник умел быть краток. Протозид, которого он считал одиночным, был на самом деле одним из многих, вдруг устремившихся в сторону квазара Шансон. По сообщениям Арианцев и Цветочников, именно так и начинались зафиксированные в истории вторжения к звездам, выбранным протозидами для уничтожения. Из равнодушных, ничем не интересующихся существ протозиды мгновенно превратились в очаг страшной угрозы.
— Эти данные подтверждены?
— Разумеется.
— Но что они означают? — Хенк все еще не верил Охотнику.
— Далеко не то, на что ты надеешься, Хенк.
Челышев помолчал. Он не смотрел на Хенка, он ничем не хотел помочь Хенку. Он хотел, чтобы Хенк догадался сам.
И Хенк догадался.
Даже одиночный протозид, как правило, обладает чудовищной массой. Скопление таких существ, сумей они подойти к квазару, немедленно вызовет чудовищный взрыв, который затопит огнем весь Крайний сектор. Цветочники, Арианцы, океан Бюрге — они уже сейчас должны были думать о защите (если она еще была возможна) . Древние мифы обитателей нетипичной зоны, круто замешанные на ненависти к протозидам, предстали пред Хенком совсем в ином свете.