— Это не все, Хенк,— добил его Челышев.— Протозиды активизировались не только в нашем секторе.
Хенк понял Челышева и ужаснулся.
Ужаснулся не тому, что целый ряд миров мог погибнуть в плазменном океане; ужаснулся тону Челышева — жесткому, четкому, за которым угадывалось некое решение:
— Вы хотите уничтожать протозид?
— У нас нет выбора. Подойди они к квазару Шансон, спасать будет некого. Несколько биосуток вот все отпущенное нам время. За эти несколько биосуток мы должны рассеять скопления протозид, лишить это скопление критической массы, той, что может привести к взрыву квазара.
Диспетчер, слушая Челышева, раздраженно кивнул. Он не понимал, что еще неясно Хенку.
— И мы будем уничтожать протозид поодиночке? Вызовем тахионный флот Цветочников и Арианцев, ударим по протозидам из гравитационных пушек? Будем отсекать и уничтожать жизненно необходимые части единого коллективного, к тому же разумного организма? И найдем потом силу в течение последующих миллионов лет благополучно сосуществовать рядом с нами же искалеченной расой?!
— Почему ты так горячишься? — раздраженно прервал Хенка диспетчер.— Ты видишь иной выход? Более гуманный?
— Пока нет.— Хенк задохнулся.— Но он должен существовать! Протозиды разумны. Как разумная раса очи равны перед любой другой. В том, что мы не можем понять друг друга, виноваты не только они. Все ли мы сделали, чтобы понять друг друга?
— А сни? — взорвался Челышее.— Что сделали они? Вся история протозид — история миров, гибнущих в огне. Сплошные костры! Цветочники, Земляне, Арианцы, океан Бюрге — разве мы не пытались найти общий язык с протозидами? Мы поставляли им межзвездную пыль, окружали радиобуями, засылали к ним Поисковиков. Ты сам, Хенк, явился из сектора, занятого протозидами, но что ты принес нового? Чем ты можешь помочь нашим друзьям, тем же Арианцам, Цветочникам, океану Бюрге?
— Свяжите меня с Землей,— потребовал Хенк.
— С Землей? — Хенку показалось, что оба они, и Челышев, и диспетчер, обернулись к нему сразу и со странным любопытством.— Мы не можем тебя связать с Землей, Хенк.
— Могу узнать — почему? — спросил он с холодным бешенством.
Диспетчер молча указал на экран Расчетчика.
Сумасшедшая пляска цифр погасла, на экране четко вырисовывался нуль. Все тот же нуль. Он был похож на одиночного протозида.
— Что это означает?
Ответил Челышев:
Это означает, Хенк, что переданные тобой данные не позволяют Расчетчику рассчйтать твой последующий путь к Земле. Это означает, Хенк, что курс, рассчитанный по твоим данным, не может привести тебя ни к Земле, ни к другой населенной планете, входящей в Межзвездное сообщество.
Хенк все еще не понимал.
Диспетчер, вздохнув, отключил Расчетчик. Широко расставив локти, он почти лег на стол. Голос его был сух, но тверд: .
— Путь к Земле, Хенк, мы рассчитываем только для Землян и для членов Межзвездного сообщества. Остальные, как правило, допускаются лишь до границ Внутренней зоны.
— Только для Землян? — возмутился Хенк.— Как? Получается, что я не землянин? Кто же я по-вашему? Может, протозид?
— Вот для того мы и собрались, Хенк... Согласись, ответ, как бы ни был он странен, важен не только для тебя. Мы, Хенк, тоже полны любопытства.
Не землянин!
Хенк ошеломленно уставился на Челышева. Он, Хенк, не землянин! Что за бред? Он же помнит себя, он помнит Землю, помнит своих друзей! Хенк почти кричал. Он требовал повторить расчеты.
— Это ничего не даст, Хенк,— устало сказал диспетчер.— Расчетчик не ошибается. Я как-то слышал о такой ошибке, но, скорее всего, это анекдот.
— Не будь я собой,— возразил Хенк,— разве бы я не ощущал этого?
— А ты не ощущаешь?..
Они замолчали.
Хенк выдохся.
Он вдруг понял, как нелегко сидящим перед ним людям. Он сумел поставить себя на их место. Они правы, у них нет резона ему доверять. Он пришел из нетипичной зоны, данные, предоставленные им, дают странные результаты. Они, диспетчер и Охотник, обязаны узнать, к т о о н?
Этот же вопрос задал Челышев.
Он даже улыбнулся. Улыбка получилась мрачноватая, но все же это была улыбка:
— Ты ведь позволишь порыться в твоей памяти, Хенк?
Четверть часа назад даже намек на такое вызвал бы в Хенке ярость. Сейчас он только кивнул. Почему нет? Если его о б м а н у л и (он не нашел смелости сказать п о д м е н и л и), он сам хотел знать: г д е ? к т о ? с к а к о й ц е л ь ю ? Лишь сейчас он понял назначение робота, все еще стоявшего на пороге.
— Это Иаков,— пояснил Челышев.— Не знаю почему, но его называют именно так. Он не умеет лгать, но свободно ориентируется в чужой лжи.
— Иаков! — приказал он.— Займи место в лаборатории.
Лаборатория оказалась просторной и почти пустой комнатой: на темной стене несколько экранов, пульт, на стеллаже ворох датчиков, в углу низкое кресло и массивная тумба самописцев.
Оплетая голову Хенка змеями датчиков, диспетчер предупредил:
— Здесь прохладно, но тебе надо скинуть рубашку. Он замолчал, увидев шрам на спине Хенка. Легко, одним пальцем, коснулся ужасной, уходящей под левую лопатку, вмятины:
— Где тебя так?
— Не все ли равно...
— Не все равно! — резко вмешался Челышев.— Мы не задаем пустых вопросов.
— Под объектом 5С 16.
— 5С 16?.. — Челышев вспомнил.— «Лайман альфа» попадала в аварию? Об этом есть запись в бортовом журнале?
— Разумеется.
Тон, каким Хенк это произнес, не мог оживить беседу, но Челышев настаивал:
— Такой удар разрывает человека на части... Нелегко было собирать тебя, а, Хенк?
— Шу умеет.
Из-под пера самописца поползла испещренная непонятными знаками лента; попискивала, скользя, координатная рама; где-то искрил контакт пахло озоном, холодком. Хенк неумолимо проваливался в сон.
— Не спи, Хенк,— громко сказал Челышев, просматривая ленту.— Не спи. Тебе не надо спать.
Хенк не спал. Он услышал удивленное восклицание Челышева:
— На «Лайман альфе» стоитr Преобразователь?!
— Что в этом странного?
— Преобразователями снабжены лишь Конечные станции... Почему ты не зарегистрировал Преобразователь на Симме?
— Я был рад возвращению. Впрочем, это просто не пришло мне в голову. Да и вы сбили меня с толку этой охотой...
— Все еще жалеешь протозида?
— Да.
— Не напрягайся, Хенк,— попросил диспетчер.— И помолчи...
— Мне холодно.
— Полчаса можно потерпеть. Это не страшно.
— Полчаса... А потом?
— Потом вернешься к себе... Пообедаешь, отдохнешь...— Челышев помолчал.— Отдохни от своего корабля, Хенк... А там мы все выясним...
«А там...» Прозвучало это достаточно безнадежно.
Хенк выбрал бар.
Не лучшее место для размышлений, но в пустой комнате перед экраном отключенного инфора сидеть было просто тошно. «Если Ханс в баре,— загадал Хенк,— все выяснится быстро...»
Перегонщик оказался в баре.
— Я всегда здесь,— объяснил он, быстро шевеля плоскими губами.— Если жарко, ищу прохлады, если холодно, ищу тепла. Если бы не дела,— неопределенно закончил он,— я давно бы покинул Симму.
В настоящее время Ханс, по-видимому, мерз. Не прерывая своих сетований (проклятые протозиды!), он порылся в тайниках климатической панели, и прозрачные стены бара, потускнев, медленно уступили место душному тропическому лесу. Хенк сидел за стойкой, а вокруг дрожало гнусное марево джунглей, лениво клубились влажные испарения. Мангры, а может другая какая гадость — когтистые, волосатые корешки мертво нависали над запотевшей стойкой, у ног бармена тускло отсвечивала лужа. Он хмыкнул и опасливо заглянул под стойку.
— Прошлый раз,— пожаловался он на Ханса, из-под стойки выполз здоровущий кайман. Он, конечно, бесплотен, но на нервы действует как настоящий.
— Жизнь есть жизнь,— ревниво парировал перегонщик.
— То, что ты создаешь, Ханс, никто не назовет жизнью. Нежить, призраки — так точнее,— бармен лениво сплюнул под стойку.— Впрочем, мне все равно. Это моя работа — помогать тебе отвлекаться. Свою работу я делаю хорошо.