— Ну, разве не так, барышня?
Молчание. Наконец Мирьям ответила:
— Может, и так. Почем я знаю, кто, где и когда меня видел. Я ведь уже не ребенок, который шагу никуда не ступит.
И поскольку вопрос, видимо, был исчерпан, она сказала, с присущей ее возрасту легкостью перескакивая на другую тему:
— А вы так поздно вошли в порт… Издалека небось, раз пораньше не успели?
— Чего там, всего-навсего из Гулля, — отвечал парень.
— А как вас зовут? — еще через минуту спросила Мирьям.
Матрос быстро ответил:
— «Аннабелла».
— «Аннабелла»?
— Да, «Аннабелла», — кивнул он.
И девушка, имевшая в виду совсем другое, запинаясь сказала:
— Это, наверное, название вашего корабля?
— Да, корабля, — ответил матрос.
Вокруг делалось все тише, ночь постепенно вступала в свои права. Улицы, ставшие желтовато-пепельными, то и дело перекрещивались друг с другом; широкие и прямые, они, казалось, теснили окружавшие их дома в один длинный строй и, убегая, терялись в сумерках. Небосвод теперь был словно озарен невидимым источником света, который находился где-то вверху… Полицейский от скуки насвистывал мелодию модного фокстрота. Вдруг откуда-то из бескрайней дали донесся монотонный звук, навевающий печаль и необъяснимым образом вызывающий представление о пятнах бурой краски — резко очерченных, имеющих форму правильных кругов: тюмм, тюмм, тюмм… Это кто-то спешил куда-то по опустевшим улицам города в извозчичьих дрожках, и стук тяжелых лошадиных подков, усиленный царящей вокруг тишиной, широко растекался в ночном пространстве.
Мирьям охватила беспричинная грусть, девушка вдруг снова почувствовала себя бесконечно одинокой, покинутой. И сказала, глубоко вздохнув:
— Я спрашивала ваше собственное имя… Если вы меня знаете, то… ведь и мне вас тоже надо бы знать.
— Александр, — ответил матрос, и, взяв руку Мирьям, продел свои пальцы между робкими пальцами девушки.
Мирьям жила на краю города, там, где начинались крестьянские поля.
Она выбрала самый длинный путь к дому.
Кто знает, где они бродили в эту теплую августовскую ночь и о чем всю ночь разговаривали, но на следующий день матрос со своим заплечным мешком уже спозаранку появился в предместье. Одну руку он держал в кармане, медленно, с прохладцей шел вдоль улицы и наигрывал на губной гармонике. Он, видимо, знал множество мелодий и, закончив одну, тут же переходил к другой. Быстрые польки сменялись грустными вальсами, за экзотическими танго следовали знакомые хороводные песенки, обычные для деревенских гулянок. Он попробовал было и сам спеть кое-что, но голос у него был не слишком-то красивый и сильный, и моряк снова приложил к губам свою великолепную, поблескивающую на солнце жестяными боками гармонику, — она рассыпалась трелями, словно жаворонок.
Мирьям в это время сидела возле окна. Цветущие пеларгонии, фуксии и буковицы закрывали от нее вид на улицу. Часы, правда, лишь недавно пробили девять, но Мирьям уже была в розовом воскресном платье. К тому же она только что завила свои русые волосы — и сама себе казалась женщиной бывалой, лет двадцати по крайней мере.
Когда звуки гармоники достаточно приблизились, Мирьям высунулась в открытое окно и весьма спокойно сказала своему брату — ведь она умела владеть собой:
— Гляди, вон кто-то идет и играет.
Брат Карли как раз подравнивал свои первые усики, однако отложил ножницы в сторону и тоже поглядел в окно. «Не пьян ли этот господин», — рассудительно подумал он. Мирьям обратила внимание брата на большой заплечный мешок прохожего и прибавила, что это, пожалуй, какой-нибудь торговец вразнос, ведь в последнее время они часто околачиваются здесь, заходя из дома в дом. Вскоре матрос поравнялся с домом, и Мирьям убедилась, что не обманулась в своем нетерпеливом ожидании: минуту спустя брат, как она и надеялась, поспешил сообщить:
— Да я ведь знаю его. Это Антс.
— Антс?! — переспросила сестра.
— Да. Мы с ним частенько встречались… в свое время. Ты тогда была еще совсем малявкой. Мы с Антсом одногодки.
— Стало быть, его зовут Антс? — помолчав, спросила Мирьям еще раз.
— Антс Тобиас, — ответил брат.
Странный музыкант брел теперь не спеша, рассеянно поглядывая то влево, то вправо, и Карли озорно окликнул его:
— Эй, погоди! Ты чего здесь шатаешься в такую рань?
Но матрос не расслышал и пошел дальше.
Тогда Карли отодвинул в сторону стебли буковицы и крикнул снова:
— Антс!.. Куда это ты?
— Пусть себе идет… Загорелось тебе, — начала Мирьям удерживать брата, вдруг ни с того ни с сего разозлившись.