«Им-то все равно, какая власть — новая или старая, белая или красная»,— думал Аадам и понял, что эту тяжелую ношу ему все же придется нести одному.
«Так в Таллин или куда?..» Сколько Аадам ни взвешивал, до ответа он так и не добрался. «Ева» брела против ветра, сбиваясь на этот раз к немецкому берегу, и, словно нехотя, задирала то нос, то корму, но одолеть волну не могла, подвигалась черепашьим шагом. Ночью, правда, при попутном ветре с суши, ее вынесло чуть ли не до Сандхаммера, но сейчас вновь дуло навстречу, и, что хуже всего, к смене обеденной вахты вообще установился штиль.
Так продолжалось несколько дней. Упираясь животом в низкие поручни, шкипер без конца насвистывал, вызывая, по морскому поверию, ветер. Но молитва его до управителя шторма не доходила. Большую часть времени паруса «Евы» висли тряпкой, а если и порхал ветерок, то прямо в лицо.
Ну что ты, душа, поделаешь! Было бы хоть побольше горючего, можно бы запустить мотор, но хозяева не позволяли брать с собой больше полтонны, а этой малости с горем пополам хватало лишь на то, чтобы выбраться из гавани и подойти к причалу. Когда зимой Аадам заговорил об этом с хозяевами и потребовал, чтобы ему и в море дозволили пользоваться машиной, то главный пайщик, сам бывший капитан, сказал:
— Слушай, Аадам, уж столько времени у тебя есть, чтобы деньги брать из моря...
Это должно было означать, что хотя на даровом ветре и сделаешь меньше рейсов, чем с мотором, но по доходам все же выходило прибыльнее.
Другой пайщик поучительно добавил:
— Тогда что, не работа — праздник! А подумал ты, сколько машина съедает: разок чихнула — цент, другой — опять цент... Нет уж, ходи лучше под парусами...
Табачный голод начал всерьез донимать команду «Евы». Матросы шарили под койками и в ящиках столов, выискивая окурки, крошили старые прокуренные трубки и сворачивали из этого дерьма самокрутки. Юку исчезал каждый день после вечерней вахты в машинном отделении и что-то делал там. А когда выходил оттуда, в зубах у него всегда дымилась толстая цигарка. У Марта курево, видно, еще было, он делился со всеми, но вряд ли и его запасов могло надолго хватить.
О, если бы у Аадама были одни свои заботы. Отвечать приходилось за всю команду. Сейчас над матросами навис табачный голод, который поджимал уже и самого шкипера. И он докуривал старые огрызки сигар, которые Йоспель еще не догадался отыскать под койкой и скамьями в шкиперской каюте.
Вечером Аадам снова вышел на палубу и опять засвистел. На этот раз краешек неба зачернел. Знать, и ветерок там есть, подумал шкипер и начал свистеть еще усерднее. Ночью задул сильный бриз, который к утру вынес «Еву» почти что к южной оконечности Эланда. Однако утром ветер снова повернул навстречу и — что хуже всего — начал крепчать. Паруса у старушки «Евы» были штопаны-перештопаны и уже успели возле заплат продраться. Даже мало-мальского шторма они бы уже не выдержали. Остаться же посреди Балтики без парусов — все равно что какому-нибудь пароходу очутиться в озлившемся море с заглохшими двигателями.
Прикинув все это, Аадам решил укрыться от разгулявшегося норд-веста у шведского побережья. Пустившись по ветру и сделав приличный переход, он подошел к довольно скалистому берегу и приказал Андресу отдать якорь. Паруса подвязали к гафелям, и «Ева» задергалась на якоре под завывающим с побережья ветром, рыская носом то вправо, то влево.
Время было послеполуденное. Спешных дел не имелось, и все, кроме Йоспеля и шкипера, отправились в кубрик резаться в карты. Табак оставался только у Марта Сыэля, который и скрутил на четырех одну цигарку и пустил ее по кругу. Сосали до тех пор, пока не стало жечь губы. Пришедший с камбуза Юку остановился в дверях и жадным взглядом следил, как другие курят. Но раньше, чем от окурка не осталось на ползатяжки, ему не дали. Раззадоренный Йоспель готов был за трубку табаку хоть черту душу заложить.
— Март, сегодня тебе помочь? — спросил он.
— Ах, справлюсь сам,— беспечно ответил моторист, делая вид, что не понимает Йоспеля.
Юку вздохнул, проглотил слюну и вернулся в камбуз, где уселся на чурбак, на котором рубил мясо, и о чем-то глубоко задумался.
Укрыв «Еву» в затишье, Аадам выпил пару бутылок пива, улегся на койку и забылся глубоким сном, который унес с собой все его тревоги и земные превратности.
На палубе «Евы» никого не было. Вообще-то на вахте должен был стоять Пээтер, но пошел дождь и никому не хотелось без особой надобности мокнуть на палубе. Потому-то никто и не заметил, что ветер вдруг стих и «Ева» развернулась кормой к берегу, будто хотела поскорее уйти в море. Те, кому надлежало поднять якорь, резались в карты, шкипер спал, а с Йоспеля, который хотя и маячил то тут, то там, спроса никакого не было.