— В середине лета погода постоянства не имеет,— сказал Аадам, обращаясь к Марту, который, распустив грот-топсель, слез по вантам на палубу и остановился перед шкипером.
— Послушай, Аадам, можно с тобой поговорить как на духу? — спросил моторист.
— Об этом бачке, что ли? Ну что ж, признавайся, исповедуйся в грехах своих,— произнес, как всегда медленно, Аадам.
Когда дверь каюты за ними захлопнулась, Март заговорил:
— В том-то и дело, что не в чем мне признаваться. Только ты распорядился, я тут же кинулся в машинное отделение и собрался уже разогревать головки цилиндров, как вижу — манометр у бачка стоит на нуле... Смотрю — вентиль открыл и воздух выпущен...
— Сам, может, забыл закрыть?
— Быть такого не могло, — уже недели две не притрагивался к нему, а если и дотронулся бы невзначай, то услышал бы шипение. Бачок, правда, немного прохудился, но ведь я каждый божий день докачивал его, чтобы всегда было нужное давление — на случай, если понадобится срочно завести мотор. Когда встали на якорь, я еще разок сбегал туда — все было в порядке. Нет, Аадам, нашелся человек, который открыл вентиль именно тогда, когда посудина стояла на якоре и было уже видно, что с моря наваливается шторм. Человек этот знал, что делал... Вместо того, чтобы передать судно государству, он задумал разбить «Еву» о шведские скалы.
— Что-то не верится... Неужто среди нас есть такой мерзавец?.. Но... если мы его найдем, отдадим в Таллине под суд! — заявил шкипер и в подтверждение своих слов стукнул кулаком по столу.
— Значит, решился все-таки в Таллин? — радостно спросил Март.
— А ты что думал, в Индию? — буркнул шкипер и тут же с живостью продолжал: — Увидишь, какой из меня еще капитан казенного судна выйдет... — И лицо Аадама засветилось в улыбке.— Вот будет смеху, когда я приду к главному пайщику и скажу: «Ну, земляк, теперь мы с тобой по части «Евы» одинаковые хозяева!»
— Слово мужчины, Аадам? Значит, в Таллин?
— Пусть так, если иначе не веришь.
Шкипер и моторист пожали друг другу руки. После чего Март снова заговорил о бачке:
— Я думаю, что это работа Андреса.
Брови шкипера сошлись, он с изумлением уставился на Марта.
— Чего напраслину несешь! Андрес на такое не пойдет, он у меня шестой год ходит...
— Никто, кроме него, из кубрика не выходил. Это было примерно за час до того, как повернул ветер. Андрес не первый год в море... Углядел, что надвигается шторм, пошел и выпустил воздух, решил, что «Ева» на одних парусах от берега не уйдет.
— В моторах он, конечно, разбирается, но... Нет, черт возьми! Не верю! — сомневался Аадам.
Однако Март стоял на своем и с жаром доказывал:
— Андреса я знаю. Человек он состоятельный, владеет половиной лодки, собирает деньги на ставной невод. В прошлом году возвели с отцом новый дом и все такое... Ты спроси, какие у него планы...
Лоб у Аадама вспотел, как всегда, когда он заходил в тупик со своими мыслями. Если бы речь шла об управлении судна, если б нужно было поднять паруса или сделать какую-нибудь другую моряцкую работу, он бы и бровью не повел, но тут... За всю жизнь не приходилось Аадаму иметь дело с преступниками, он не прочел ни одного криминального романа. Способностей в этой области у него, прямо сказать, не было. И все-же разум подсказывал ему, что Март прав: если кто-то намеренно открыл вентиль, значит, он самый что ни на есть противник новой власти, потому что все знали — суда теперь перешли к народу. Вот только кто же этот малахольный?..
— Слушай, Март, а на меня ты не думаешь? — вдруг выпалил Аадам.
Моторист засмеялся.
— Ты, толстобрюхий, и в люк-то не пролез бы.
Глаза Аадама затуманились.
— Что я тебе скажу,— произнес он растроганно.— За эти полчаса, когда «Ева» пребывала между жизнью и смертью, я понял, что... из всего на свете только две вещи мне самые дорогие — посудина эта и хуторок на берегу Хийюмаа... И еще: что одна дорога у меня — к Таллину...
Март слушал исповедь Аадама вполуха. В его голове уже возник план, как вывести на чистую воду виновника.
— Аадам, созови-ка ты парней и объяви им, что решил идти домой. Услышим, кто какую кто песню запоет... Тот, кто против, не утерпит, раскроет рот — и выдаст себя.
— А ты, Март, хитрец! Попробовать можно.
Они пошли на палубу и созвали матросов на корму, к рулевой рубке. За штурвалом стоял Пээтер. Ветер дул размеренно, и матросам не надо было заниматься парусами. Вверху невинно голубело небо. Солнце повисло всего в двух саженях над горизонтом.