На следующий день Нора, сняв повязку, легко прикоснулась пальцами к зажившему локтю.
— Ну, вот… медведь. Вот и все…
Они стояли так близко, что Арнис чувствовал ее дыхание.
— Нора, — услышал он свой голос, чужой и срывающийся. — Нора, я хотел бы вам кое-что сказать…
Нора поправила волосы и долго, как-то испытующе, вглядывалась в Арниса. Потом отвернулась и подошла к окну.
Над рекою поднимался туман.
— Сегодня вы уйдете в море. А я море не люблю, — грустно покачала головой Нора. — Если бы вы знали, как мне тяжело каждое утро видеть прежде всего его зеленую прорву!.. Побудьте еще немного, — торопливо произнесла она, услышав за спиной шаги Арниса. — Если никуда не торопитесь…
Арнис нашарил маленький клеенчатый диванчик.
Когда Нора села рядом с ним, комнату уже заполнила густая тьма. Долго они не произносили ни слова. Арнис отыскал теплые пальцы Норы. Она не отняла руки, и Арнис, широко раскрытыми глазами глядя в темноту, чувствовал легкий ток крови в спокойной ладони Норы.
— Нет, Арнис. Нет, нет!.. — Нора резко встала. Подойдя к столу, она долго шарила в ящике. Чиркнула спичка, осветившая ее лоб и густые тени ресниц.
— Уже поздно, Арнис, ступай! Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел нас вместе… Если бы ты знал, как все это сложно…
— А чего нам бояться? — прошептал он.
Нора распахнула форточку и выкинула крошечную звездочку сигареты.
— Послушай, Арнис. — Голос Норы звучал уже твердо и ясно. — Сюда ты больше не приходи, слышишь? Обещай мне — и я приду к тебе…
— Но ведь я…
— Я знаю. Но ночью на корабле ты один. Когда на комбинате никого не будет, я спущусь. Если в моем окне погас свет — значит, я иду к тебе…
Позднее, когда они уже несколько раз встречались на корабле, Арнис пообещал, что не будет заговаривать с Норой при встречах на комбинате, ни на песчаных уличках Зарциема. Но почему?
— Это недолго, милый. Мы что-нибудь придумаем, а до того времени потерпи, ну прошу тебя… Ну хочешь, я брошу курить?
Последний раз она пришла только на полчаса. Уходя, долго стояла у двери, и Арнису показалось, что и ее гнетут эти встречи украдкой.
— Послушай, давай уедем отсюда. Я больше не могу. Мне кажется, что о нас уже знают. А эти люди мне никогда не простят, и тебе тоже…
— Почему? Ну почему мы не можем им сказать об этом сами? Ну разве же это жизнь? Ну скажи, что тебе мешает, — и мы… И мы тут же, если только ты хочешь…
— Нет, нет, Арнис, только не это! До субботы, когда ты вернешься с моря, я все решу. Может быть, мы все-таки уедем. Так вернее. А в субботу я приду.
И вот она, суббота.
Арнис потянулся за сигаретами, когда на палубе послышались шаги. Его так и подкинуло на койке, но тут послышался спокойный голос Эрнеста.
— Ну, Коротыш, если уж бог дал тебе язык, так умей им пользоваться.
Первым в кубрик влез капитан, чуть не согнувшись вдвое. Взглянув га Арниса, он довольно улыбнулся.
— Это хорошо. Чистую сорочку надел. И побрился. Значит, мы в самый раз! А ну, Коротыш, ставь на стол…
Круминь водрузил на столик бутылку.
На минуту в кубрике установилось молчание. Подняв стакан, Эрнест уголком глаза наблюдал за Арнисом. К удивлению обоих, штурман встал с койки, взял стакан и выпил его единым духом.
— Та-ак… — вздохнул Эрнест. — По второй, что ли? Коротыш!
Не сводя глаз с Арниса, Круминь налил по второй. Молча выпили. Потом по третьей. На четвертой механик вопросительно взглянул на капитана.
— Тебе, Коротыш, хватит. Дальше мы с Арнисом одни поедем.
Эрнест погладил чисто выбритый подбородок.
— Черт с тобой. По мне, живи хоть под старой лодкой… Но сейчас-то пойдешь с нами?
Арнис кинул взгляд на часы. Одиннадцать. Что ж…
— Пошли!
И через минуту все трое карабкались в гору, туда, где светилась цепочка клубных огней.
У входа, сверкая огоньками папирос, толпились молодые парни. Они с жаром о чем-то спорили и заметили приближающуюся троицу, только когда ночную тишину прорезал громкий голос Круминя:
— Эй, дай дорогу, мелочь пузатая! Дай, говорю, дорогу — Томова бригада идет!
Люди в темноте раздались.
На росистую траву от двери ложился желтоватый прямоугольник. Войдя в это светлое пятно, Эрнест остановился.
— Не играют, — внимательно прислушался он, нагнув голову. Потом достал из кармана платок и протер забрызганные росой туфли. — А раз не играют, — продолжал он, отряхивая отвороты брюк, — то нечего и лезть. А то все глазеют на тебя… Закурим пока!