‹1966›
КРОШКИ ХЛЕБА
Подбираю крошки хлеба. Низкий им поклон!
С детских лет горячим хлебом я заворожен.
И меня вела когда-то сельская тропа,
И была и мне знакома острота серпа.
Собирал и я колосья и снопы вязал, —
Но в стихах еще об этом я не рассказал.
С молотильщиками песни пел я на гумне,
Хворостиною по бычьей ударял спине.
С переметною сумою, потупляя взор,
Я бродил в полях осенних по ущельям гор.
Днем и ночью я скитался, пасынок судьбы, —
Иль соломинкой остался после молотьбы?
А теперь, едва проснувшись в доме городском,
— Есть горячие лепешки! — слышу за углом.
Продавец с корзинкой круглой ходит по дворам,
И подносит хлеб душистый он к моим дверям.
О, как нужен запах хлеба улице моей!
От него светлее небо и земля милей.
И когда колосья зреют, в золоте поля, —
Кажется, что не стареют люди и земля.
Это бедных лет привычка иль святой закон?
Подбираю крошки хлеба. Низкий им поклон!
‹1967›
МОЙ ВЕК
Я на тебя не жалуюсь, мой век,
Ты — мой наставник и моя основа.
Ты — плодоносный сад, я — твой побег,
Ты — песнь земли, я в этой песне — слово.
Ты чудотворец истинный, мой век, —
Ты сделал чудным каждое мгновенье.
Ты в прах былые немощи поверг,
Дал мне для роста силу и терпенье.
Ты всю вселенную потряс, мой век,
Ты — вольного цветения начало.
Услышав твой волшебный сказ, мой век,
Страдающее время просияло.
Ты и учитель и дитя, мой век,
Все, что в душе твоей запечатлелось,
Грядущему оставишь ты навек,
Ты сам растешь и нам даруешь зрелость.
Ты утвердил на небесах, мой век,
Моей отчизны торжество и славу,
Ты косность тяготения отверг
И стал владыкой космоса по праву.
Склонился ты пред женщиной, мой век,
Мы ей хвалу слагаем громогласно.
Лишь там красив и волен человек,
Где женщина свободна и прекрасна.
С тобой вдвоем я все смогу, мой век,
Хоть в сердце слышу голос укоризны:
О да, я у тебя в долгу, мой век,
Но в этом долге — смысл и счастье жизни!
‹1972›
ВСПОМИНАЮТСЯ ЮНЫЕ ГОДЫ
Смотрю на тебя — вспоминаются юные годы,
Те годы, кипевшие, как родниковые воды,
Те годы, горевшие жаром любви и свободы.
Я слышу весенних цветов первозданный рассказ,
И в мире, нам кажется, нет никого, кроме нас.
Заря ли сама загоралась рассветной порою,
Иль ты выбегала навстречу мне вместе с зарею?
Соперников я не боялся — не скрою, не скрою:
Вот сердце мое — и не сыщешь ты сердца верней…
О, взлеты, о, тайны дотоле невиданных дней!
Средь ярких тюльпанов сама ты казалась тюльпаном,
Пленяла ты юношей косами — черным арканом,
Ты ранила многих, но счет не вела этим ранам…
Известно: в плену у красавицы пленник таков,
Что с гордостью носит и терпит железо оков.
Каких задушевных подруг ты нашла в комсомоле,
Как жадно в себя ты вбирала дыхание воли!
Лишь юность я вспомню — забудутся все мои боли.
Пылал я: придет на свидание иль не придет?
Иных в мирозданье тогда я не ведал забот!
Те дни вспоминаю, когда ты безмолвно страдала,
От мира, от жизни таило тебя покрывало,
Былое на прежнее рабство тебя обрекало:
Мол, в доме пускай твои косы заменят метлу,
Пусть руки твои, как совок, выгребают золу…
Немало ты вынесла горя в ту бурную пору,
Но к новому миру упорно вздымалась ты в гору,
И солнце открылось пытливому, ясному взору.
Сокровищем люди Востока тебя нарекли,
И женщина славою стала таджикской земли.
Ты — жизни моей долгота, полнота и основа,
И то, что в ней было, и то, что неслыханно ново,
Ты — свет моих дней, и не надо мне света иного,
Поныне ты зорька весенняя жизни моей,
Вне жизни твоей нет движения жизни моей!
‹1972›