Из воспоминаний В. Рафальского «Репортаж из ниоткуда» (1989 г., пишет их «дефектный» больной шизофренией, т. к. диагноз еще не снят): «В тюрьме вы можете обратиться к прокурору по надзору. Здесь (в больнице) вы бесправны, бессловесное существо. Вы — сумасшедший, психически больной. Юридически. А потому с вами можно все — унизить, искалечить, убить. Именно так. В тюрьме вы можете читать, писать, чем-то, наконец, заняться, чтобы убить время. В тюремных психушках вы имеете право только смотреть в потолок: запрещено хранить бумагу, карандаши, даже книгу. Ни один администратор не даст объяснения: почему? — Не положено. Когда читаешь сейчас статьи о тех или иных злоупотреблениях власть имущих в разных сферах нашего бытия, то придется призвать на помощь все богатство человеческого воображения, чтобы в какой-то мере представить себе, что же тогда делалось за стенами засекреченных тюремных психушек. Ведь там полная бесконтрольность и произвол. Ведь туда не имеет права проникнуть ни один представитель прессы. Ведь все это совершенно вне поля зрения общественности. Разгул эмоций и вседозволенности. Как и всюду, там, конечно, крутятся какие-то комиссии, что-то, так сказать, контролируют — неизвестно только, что. Заключенные у них вне поля зрения».
Как пишет Виктор Парфентьевич, с 1969 г. в тюремных спецбольницах был учрежден штат санитаров (до этого их функции исполняли надзиратели — контролеры, как они официально теперь именуются в тюрьмах: так культурнее и не отдает чем-то старорежимным). Санитары не вольнонаемные. Их рекрутируют из числа уголовников — до 1975 г. даже из лагерей особого режима. «Отбросы общества получают какую-то власть. Комментарии нужны? На их действия, поведение, персонал стыдливо закрывает глаза.
Даже потворствует (В.П. Рафальский приводит многочисленные примеры и фамилии систематически избиваемых). Вы не увидите „фонарей“ под глазами этих несчастных тут своя система: почки, печень. Чтобы никаких следов… Трудно сказать, чему отдать предпочтение, если говорить о режиме — Днепропетровску или Сычевке. Бараки без фундамента. На первом этаже под полом — вода. Отопление еле-еле, т. к. трубы на эстакадах под землей не проложишь — болото. А зима тогда ох, какая лютая! Вымерзли сады на Смоленщине. Туалет — интервал три часа! Как и в Днепропетровске. Хоть разорвись — никому до этого дела нет. Я же говорю, это несравненно хуже тюрьмы, ибо там туалет не проблема. А здесь… Прогулки нет совсем, если не считать каких-то случайных. И надзор, надзор, надзор. Точно собрали сюда самых мерзких подонков общественного дна При психушке фабрика на пятьсот машинок. Рабочий день — шесть часов, благодаря Богу, ибо на фабрике грохот — стены дрожат, и, вдобавок, уйму динамиков добавляют, и себе на полную катушку, магнитофонную запись современной супермузыки. Рехнуться можно. Шмон — идешь на работу, шмон — идешь с работы. Зимой просто беда — раздевают на лютом морозе. А в бараке не согреешься, трясешься осиной. Погнали на работу с первых дней. А представляете ли Вы, что значит работать под нейролептиками? А работали… Скажу прямо, когда я попадал в тюрьму (что было довольно часто), я, верите, отдыхал. Ибо что была тюрьма в сравнении с ужасом тюремных психушек?! Есть вещи, которые невозможно представить. Когда человек годами находится под нейролептиками — это превышает человеческое воображение. А впереди — неизвестность. Она калечит, она убивает. Слабые духом не выдерживают — вешаются. Но нейролептики ломают и дух, и тогда бывший человек теряет всякое человеческое достоинство, падает на колени перед своими палачами, молит о милосердии.
…После следствия я попал в казанскую психушку. Кололи меня там беспощадно. Быть все время под нейролептиками — вещь страшная. Это состояние описать невозможно. Нет покоя ни днем, ни ночью. Человек перестает быть человеком. Становится просто особью, существом жалким, низведенным до животного состояния. Какого-либо медицинского подхода к лечению здесь нет, назначение лекарств действует автоматически — месяц за месяцем, год за годом. Никому нет дела, что таким вот образом человека делают инвалидом, ибо никакой человеческий организм не в состоянии выдержать систематических атак нейролептиков.