Именно так случилось с Информатором, которого миновали и политические, и уголовные статьи обвинения, но которого обвинили и наказали совесть и страх.
В 1972 г. он проходил очередным свидетелем по очередному делу. «После ареста всех», который чудом обошел его, запаниковал и попал в психиатрическую больницу с реактивной депрессией. Лечился месяц. Постепенно все сгладилось и будто бы забылось. Информатор, по его словам, «забыл полностью всю политику и с головой ушел в науку, готовился к защите диссертации». В 1978 г., очень некстати для его научной карьеры и планов на будущее, о нем вспомнили и многое напомнили, и «стали делать „сексота“», играя на слабости характера и манипулируя — то угрожая кнутом, то угощая пряником.
Каждая встреча в КГБ, о которой никому не расскажешь, «была большим стрессом». Неприятие того, что ему предлагали делать, вызывало внутреннее сопротивление. Напряжение росло, нервы не выдерживали. «Ломали» Информатора два месяца. Щедрые застолья («начались пьянки»), очевидно, входившие в программу оперативной разработки, дали свой результат: «В этом пьяном запое я сломался. Они писали, я подписывал. Страшно было, как раньше, в 1972-м. Нервы не выдержали, я сорвался. Вышел от них как-то ночью. Иду. Никого. И запел. Иду по Крещатику и вовсю пою украинские песни».
В ту ночь Информатор не просто сорвался. Он посмел позволить себе стать свободным (пока никого нет, пока никто не видит и не слышит, пока страх отступил, пока его силу поглотила сытость недавнего застолья). Эйфория самоосвобождения достигла маниакального состояния. Так в 1978 г. он снова попал в психиатрическую больницу и окончательно ушел из создавшейся ситуации в болезнь. Вышедшего из строя Информатора наверняка заменили другим информатором.
В период с 1978 по 1985 год, регулярно, 2–3 раза в год, Информатор поступал лечиться в психиатрический стационар, сумев пробыть дома лишь два-три месяца. Самонаказание, которое проявлялось в аутоагрессии, было психологическим механизмом его суицидальных намерений и затяжных депрессивных состояний («Как-то голодал 28 дней, протестовал против самого себя», «В сознании хотелось умереть»). В 1985 г., всего в сорок лет, он «сам поверил в свою болезнь», а в 1996-м по состоянию здоровья был переведен на 2-ю группу инвалидности, и с тех пор не работает.
Западные специалисты, исходя из своих наблюдений, утверждают, что человек легко становится агентом другого государства или агентом фирмы-конкурента (т. е. его легко завербовать), если в цепочке «деньги — идейные соображения — боязнь компрометации — самоуверенность» хотя бы одно звено является для него слабым. На основе этих составляющих они выделяют комплекс «MICE» (Money, Ideology, Compromise, Ego) и считают, что психологическую гипертрофию какого-либо из этих компонентов можно использовать в практических целях. Это помогает прогнозировать, или «высчитывать», поведение в соответствующих ситуациях (например, при разоблачении политического, промышленного или любого другого информационного шпионажа, равно как и при склонении к нему).
В этой зловещей цепочке, которая лишь изящно обобщает извечную многоликость «ахиллесовой пяты» человека, Информатору достался «хвостик». Денег он не получал, свои идейные соображения не отстаивал, напротив, — отказался от них, даже предал. «Сработали» боязнь компрометации (психологический кнут) и самоуверенность, с которой страх делился пряником застолья. Просто, психологически очень просто. И чтобы понять это, нет необходимости прибегать к помощи классического психоанализа 3. Фрейда или обращаться к воззрениям великих диссидентов от психоанализа, к К. Юнгу, А. Адлеру, Э. Фромму.
Поверив в свою болезнь, Информатор поверил и в то, что он — одна из жертв злоупотребления психиатрией в политических целях. С ним можно согласиться лишь частично, с очень большой натяжкой, учитывая, мягко говоря, особую пикантность обстоятельств этой «жертвенной причастности», а также специфику его характера — склонность к вытеснению вины и к самооправданию.
Вместе с тем история Информатора акцентирует внимание на проблеме реактивных психических расстройств и стрессогенного «запуска» серьезных психических заболеваний вследствие психологического насилия над человеком и манипулятивных форм взаимодействия с ним как повседневной, присущей тоталитарным режимам, нормы отношения к личности. В таких условиях создаются и поддерживаются ситуации, напоминающие сюрреалистическое поручение о наблюдении за наблюдающими за наблюдателем. С острой добавкой из вульгарно натуралистической прозы естественного политического отбора: «Сначала мы тебя убьем, а потом нас убьют». Смертельная игра во всеобщий параноид с запредельным напряжением нервов и заведомо печальным исходом для всех ее участников, вольных и невольных…
Эксперимент, созданный самой природой, — так иногда называют психическую болезнь, происхождение которой, можно сказать, не отягощено социальными привнесениями. Эта «социальная не-отягощенность» в некоторой степени все же условна, ведь начало цепной реакции во взаимозависимом взаимодействии природных и социальных болезнетворных факторов (причина — следствие — причина и т. д.) установить достаточно сложно. Психиатрические ошибки природы человек старательно пытается исправить. Тем не менее, при этом безжалостно экспериментирует на себе подобных. Обо всем, что связано с психиатрическими злоупотреблениями в политических целях, иначе и не скажешь, потому что игра «слепой» природы здесь ни при чем.
Мера вины конкретных лиц, ответственных за эти сознательные эксперименты, растворилась в общем осуждении тоталитарного режима. Один на один с их последствиями остался сам подопытный человек (не хочется употреблять унизительное «кролик», но…). Социальная помощь заключалась, как метко было одним из них замечено, в получении «психушно-реабилитационных», т. е. незначительной денежной суммы, которая, достигни она хоть астрономической цифры, неспособна была бы компенсировать причиненную тоталитарным социумом и политизированной психиатрией жизненную травму. Ведь было утрачено главное — невосполнимое время жизни.
Всем, кто пострадал от злоупотреблений психиатрией в политических целях, диктовала свои условия биопсихосоциальная деструкция. Она навязывала правила жизни каждому «принудчику». Как выжить в этих условиях? Как преодолеть? Забыть? Изжить? Как избавиться от психиатрической смирительной рубашки, подаренной «с заботой и на добрую память» политической психиатрией? Можно ли вообще со всем этим справиться, если… Если к последствиям экспансивного политического «исправления» психиатрическим лечением добавляется еще и действие закона о наследственно детерминированном пределе индивидуальных возможностей — универсального закона природы, которому подчиняется все живое и который заставляет признать, что способность любого человека совладать с условиями биопсихосоциальной деструкции имеет принципиальные ограничения…
Жизнь приходилось начинать с нуля, спорить со страхом было трудно. Пусть относительная, но все же свобода самоуправления своей жизнью была утрачена, т. к. имевшаяся до лечения система механизмов социальной и психологической адаптации в значительной степени была разрушена. Можно даже сказать, что люди, возвращаясь из зоны молчания, возвращались как бы в исходную точку своего развития, так как оказывались в пространстве разрозненных элементов прежнего жизненного опыта.
Система, не уничтожив и не поглотив окончательно, навязала решение непосильных задач. Пожалуй, главной из них была задача сохранить психологическую возможность правильно относиться к окружающему и к самому себе. Решение этой задачи, хотя бы частично, было условием решения следующей, состоящей в том, что человек из прежних и новых образов действительности и своего «Я», из прежних и новых чувств, переживаний, представлений и знаний должен был создать (синтезировать) для самого себя качественно новую адаптационную систему, которая могла бы соответствовать происшедшим изменениям. Изменениям (и не к лучшему) в его соматическом состоянии, психологическом самочувствии, социальном положении. Проблема сохранения собственной жизни, не только биологической, но и психологической, обострилась с новой силой. Чтобы с ней справиться, нужны были собственные титанические усилия, рассчитывать можно было только на них.