Эта аналогия истинна только до тех пор, пока члены общества принимают как должное предписанную им роль. Как это ни парадоксально, эта аналогия выдвигается на передний план, когда традиционный общественный строй подвергается угрозе: люди, живущие в подлинно неизменном обществе не имеют ни потребности, ни способности думать об этом. Тот факт, что Менениус Агриппа счел необходимым эту аналогию выдвинуть, говорит о том, что устоявшийся порядок был в опасности. Термин «органическое общество» применим только к тому обществу, в котором никто и .не думает ни о каких аналогиях, а как только эту аналогию выражают словами, она становится ложной.
Единство органического общества враждебно другому типу единства – единству человечества. Так как традиционный тип мышления не пользуется абстрактными понятиями, каждое отношение является конкретным и особенным. Для этого общества чужды идеи изначального равенства всех людей и неотъемлемых прав человека. Сам факт принадлежности к человеческому роду не предполагает никаких прав: раб в глазах закона ничем не отличается от другого имущества господина Привилегии скорее связываются с положением. а не с человеком. Например, в феодальном обществе земля важнее, чем землевладелец; последний имеет свои привилегии только благодаря земле, которой он владеет.
Права и титулы могут наследоваться, но это не превращает .их в частную собственность. Мы можем быть склонны рассматривать частную собственность как что-то очень конкретное: фактически это нечто совершенно противоположное. Разделение любого от ношения на права и обязанности уже абстракция: в своей конкретной форме оно предполагает и то, и другое. Понятие частной собственности идет еще дальше: оно означает абсолютное владение без каких-либо обязательств. В качестве такового, оно диаметрально противоположно принципу органического общества, в котором каждое владение налагает соответствующие обязательства.
Органическое общество также не признает законность как абстрактный принцип. Законность существует только в качестве свода конкретных прав и обязанностей. Однако осуществление закона предполагает некоторую степень обобщений. Если не иметь в виду общество, которое настолько неизменно, что скорее его можно считать мертвым, каждое дело отличается в каких-то деталях от предыдущего, и необходимо так приспособить прецедент, чтобы можно было им пользоваться. В отсутствие абстрактных принципов, которыми мог бы руководствоваться судья, получается, что все зависит только от него – как он решит, так и будет. Всегда, конечно, сохраняется опасность, что новое решение войдет в какое-то противоречие с прецедентом. Но, к счастью, вовсе не обязательно, что это приведет к неразрешимым сложностям, так как новое постановление сразу же становится прецедентом, на который могут ориентироваться в последующем.
Вся эта процедура порождает общее право, в отличие от статутного права. Общее право основано на молчаливом предположении, что все решения, принятые в прошлом, бесконечно годны для употребления. Эта посылка, строго говоря, ложна, но она так удобна, что может сохраняться долго после того, как общество перестанет быть органическим. Эффективное осуществление законности требует, чтобы правила были известны заранее. В контексте человеческого несовершенного знания законодательство не может предвидеть все обстоятельства, и прецеденты необходимы, чтобы дополнять законы. Общее право может функционировать совместно со статутным правом, потому что, несмотря на базовую посылку о неизменности, оно может незаметно приспосабливаться к меняющейся ситуации. К тому же органическое общество не могло бы вынести кодификации своих законов, потому что в этом случае оно потеряло бы свою гибкость. Как только законы кодифицируются, видимость неизменности не может более поддерживаться и органическое общество распадается. К счастью, сильной необходимости кодифицировать законы на какой-то регулярной основе и фиксировать традиции не возникает до тех пор, пока традициям не угрожает альтернатива.