Когда Горбачев ослабил тиски, национальные обиды и устремления стали находить выход. На это и рассчитывал Горбачев: национальные движения были его естественными союзниками в перетряске косной структуры власти. Он хотел высвободить стихийные силы, но в Армении и Азербайджане они повернулись друг против друга и стали представлять собой смертельную угрозу для политики либерализации.
У национальных движений два лица. Очень легко их различить. Одно доброе, кроткое, интеллигентное, ищущее самовыражения, доброжелательно обращенное к другим национальностям. Именно этот национализм пронесся по Европе в 1848 году. Другое лицо – злобное, жестокое, яростное, перекошенное, направленное против других национальностей. Доброжелательная форма прекрасно согласуется с концепцией открытого общества, злобная форма – прекрасная питательная среда для закрытых обществ. Но вот каковы отношения между этими двумя формами, как они соотносятся?
Не Может быть сомнений, что национальные движения в эпоху Горбачева показали сначала свое доброе лицо. Они породили народные фронты, которые стали определять политическую жизнь в большинстве республик. Народные фронты образовали альянс -
Межрегиональную группу, которая фактически стала парламентской оппозицией, пробивающей гораздо более радикальные реформы (в советской парадигме – левые, правые – в западной терминологии). На пике Нагорно-Карабахского конфликта, когда Горбачев издал ультиматум, грозящий ввести войска, чтобы снять экономическую блокаду Армении, Межрегиональная труппа смогла организовать перемирие.
Но национальные движения становились все более и более радикальными и озлобленными. Наверное, самое тревожное – это подъем российского национализма, который по сравнению с другими республиками совершенно явно находится на правом крыле политического спектра. Он имеет очень сильную тред-юнионистскую, эгалитарную окраску. Он враждебно настроен по отношению к кооперативам и другим предпринимателям, считает, что русских одурачили этим «общим делом коммунизма», что они вынесли на себе самую большую тяжесть, а все остальные республики живут за счет России. Он противостоит всем иностранным, космополитическим влияниям, и. похоже, определенная часть бюрократии поддерживает его. Рост его влияния был потрясающим. Во время мартовских 1989 года выборов он еще не существовал, и все кандидаты. поддерживаемые «Памятью» (экстремистской организацией). потерпели поражение. Теперь же считают, что правое крыло в России по силе сравнялось с левым. Что-то похожее происходит и в Азербайджане, где Народный фронт, похоже, раскололся и появилась радикальная правая группировка, которая начала напала на пограничные посты и провоцировать кровопролитные столкновения с военными.
Национализм в Прибалтике имеет совершенно другой характер, чем на Кавказе и в Средней Азии. Украина – это еще одна, отличная от других ситуация. Лидеры украинского национального движения в Киеве – художники и интеллектуалы. А столица Западной Украины – Львов – населена людьми, которые после войны заняли квартиры депортированных, бежавших и репрессированных поляков. Национализм принимает более экстремистские формы во Львове, чем в Киеве.
Но, мне кажется, между двумя лицами национализма существует более любопытная историческая связь. Мне кажется, что национализм развивается по той же модели бума/спада, как и экономическая реформа, и в значительной мере по той же причине. Именно неспособность доброго, образца 1848 года, национализма принести позитивные результаты и вызывает непременно радикализацию движения. Экстремисты оттесняют в сторону художников и интеллектуалов.
Национальные движения с экономическими процессами связывает фактор неудачи. Если бы национальные движения принесли положительные результаты, они сохранили бы свое кроткое лицо. И если бы перестройка удовлетворила национальные устремления, у нее был бы шанс на успех. Прибалтийские республики требуют независимости. Одним из важнейших пунктов этого требования является наличие собственной валюты. Но пока остальной Советский Союз не имеет валюты, которая выполняла бы функции денег, введение настоящих денег в одной части страны вызовет серьезный подрыв отношений с остальным Советским Союзом. Именно потому, что этот подрыв и экономически и политически неприемлем, не может быть выполнено требование автономии. Если бы Советский Союз имел реальную валюту, законные желания Прибалтики могли бы быть удовлетворены и перестройка могла бы двигаться вперед, хотя и с различной скоростью в различных регионах страны. Это, возможно, единственная надежда для перестройки хоть как-то продвинуться. К сожалению. Советский Союз не в состоянии превратить рубль в реальную валюту. Этого нельзя достичь в приказном порядке.